"Шарле Нодье. Библиоман " - читать интересную книгу автора

захватчиков с Сохо-сквер и Флит-стрит драгоценные остатки прекрасных
памятников старинной французской литературы, которыми вот уже два столетия
пренебрегает наше неблагодарное отечество! Macte animo, generose puer!
{Хвала тебе, благородный отрок (лат,; Вергилий. Энеида, IX, 641).}
- А вот, - продолжал Теодор, повернув назад, - вот мост Искусств; на
его бесполезных перилах шириной в жалкие несколько сантиметров никогда не
будет покоиться благородный фолиант, изданный три столетия назад и
радовавший взоры десяти поколений своим переплетом из свиной кожи и
бронзовыми застежками; по правде говоря, мост этот являет собой настоящий
символ: он ведет от замка к Институту по пути, не имеющему ничего общего с
научным. Быть может, я и ошибаюсь, но, по-моему, появление такого моста
служит для человека образованного неопровержимым доказательством упадка
изящной словесности.
- А вот, - не унимался Теодор, проходя мимо Лувра, - белеет вывеска
другого деятельного и изобретательного издателя; долгое время я смотрел на
нее с вожделением, но мне тяжко видеть ее с тех пор, как Текне ухитрился
переиздать шрифтом Татю на ослепительно белой бумаге и в кокетливом
картонном переплете готические жемчужины Жана Марешаля из Лиона и Жана де
Шане из Авиньона - уникальные безделки, которые он снабдил прелестными
копиями. Белоснежная бумага вызывает у меня отвращение, друг мой, и я не
могу ее выносить - за исключением разве что тех случаев, когда
палач-типограф наносит на нее достойный сожаления отпечаток грез и глупостей
нашего железного века.
Теодор вздыхал все печальнее; ему становилось все хуже.
Тем временем мы дошли до улицы Славных ребят, где устраивает свои
публичные распродажи Сильвестр; на этом роскошном книжном базаре, где гак
любят бывать ученые люди, за последнюю четверть века сменяли друг друга
бесценные сокровища, о каких не мечтали даже Птолемеи, чью библиотеку,
возможно, сжег вовсе не Омар, что бы там ни болтали по этому поводу наши
историки. Никогда не случалось мне видеть столько великолепных изданий
сразу.
- Мне жаль тех несчастных, что расстаются с ними! - сказал я Теодору.
- Они либо уже умерли, либо скоро умрут от этого! - отвечал он.
Но зала была пуста. Лишь неутомимый господин Тур с присущим ему
терпением и точностью переписывал на аккуратно вырезанные карточки названия
трудов, только что ускользнувших из-под его неусыпного надзора. Этот
человек, счастливейший из смертных, хранит в своей картотеке точные копии
титульных листов всех книг, какие когда бы то ни было выходили из печати.
Даже если все плоды типографского искусства погибнут во время революции,
которая не замедлит разразиться в результате постоянного совершенствования
нашего общества, это не помешает господину Туру оставить потомкам полный
каталог универсальной библиотеки. Без сомнения, предусмотрительность, с
которой господин Тур загодя начал составлять опись нашей цивилизации,
достойна восхищения. Через несколько лет это уже никому и в голову не
придет.
- Господи помилуй, дражайший Теодор, - сказал почтенный господин
Сильвестр, - вы ошиблись днем. Последние торги окончились вчера. Все эти
книги уже проданы, и скоро за ними пришлют.
Теодор пошатнулся и побледнел. Лицо его стало похоже на потертый сафьян
лимонного цвета. Сердце мое преисполнилось сострадания к несчастному.