"Галина Николаева. Битва в пути" - читать интересную книгу автора

скользил по ним, все ниже опускаясь к их плоским синеватым доньям. Это
солнце набирало высоту...
Внезапно ум Бахирева пронзило давнее, забытое, как будто ничем не
связанное с этой ночью. Ему вспомнились первые шаги самого кровного и
дорогого - сына.
В начале войны Катя с сыном уезжала из города, от бомбежек. Бахирев
задержался на заводе и пробирался сквозь толпу к входу в привокзальный
садик. Он шел с наружной стороны покореженной бомбежками решетчатой ограды и
по ту сторону ее увидел сына. Похожий на медвежонка в своих широких
фланелевых штанишках, малыш стоял возле матери, старательно держался за край
садовой скамьи и тревожно оглядывался на тощего пса, рыскавшего рядом, на
обломки кирпича, на полосы скрюченного недавним пожаром железа.
- Рыжик! - позвал Бахирев через решетку.
Мальчик завертел головенкой, увидел, заулыбался, показал два маленьких
зуба, потянулся одной растопыренной ладошкой. До сих пор он ходил, лишь
держась за что-нибудь; теперь ему и хотелось к отцу и страшно было оторвать
от скамьи другую руку, сделать первый в жизни самостоятельный шаг. Но, еще
не умея ходить, малыш уже умел любить. И любовь оказалась сильнее страха. Он
оторвался от скамьи, качнулся и двинулся к отцу, колеблясь всем телом,
неверно шагая тупыми ножками. В груди у Бахирева похолодело. Комочек
человеческого тепла и радости, движимый любовью, зыбко шел к нему,
протягивая растопыренные ладошки.
И Бахирев понял, как страшно и грозно то, что вокруг, - острый кирпич,
цепкое, скрюченное огнем железо, обшарпанный рыщущий пес.
Он был только псом, только старым, наторелым в собачьих боях псом с
голодной клыкастой мордой, но как уверенно и проворно перебирал он четырьмя
голенастыми лапами, с какой жадностью, наглостью и сноровкой рыскал он меж
людьми и вещами!
- Катя! Смотри, собака! - в страхе крикнул Бахирев.
Жена подхватила ребенка. Этим и закончилось происшествие.
Но навсегда в памяти Бахирева остались и те зыбкие первые шаги сына и
то обжигающее чувство любви, гордости и тревоги.
Почему сейчас вдруг пронзило его это воспоминание? Он ладонью крепко
потер лоб. "Что со мной? Почему сейчас о первых шагах ребенка?" Вспомнились
свершения трех с половиной десятилетий - все, от озелененных пустынь до
победных битв. Несмотря на владевшее им волнение, уверенность была где-то в
глубине костей, в крови, у истоков мыслей. Гигантский опыт стоял позади.
Но откуда же это чувство любви и тревоги, пронзительное и сходное с
тем, с которым он смотрел на первые шаги сына? Может быть, наши три
десятилетия представятся лишь первыми шагами, если взглянуть из той глубокой
дали, когда коммунизм восторжествует на всей земле и войны будут безумием
далекого прошлого. Может быть, историк далеких времен скажет, что в
тысячевековом кровавом прошлом страна, несущая новые человеческие законы,
делала первые шаги в начале двадцатого столетия? Он скажет: страна, и несла
тепло и свет, и училась идти и нести, и не было старшей, более опытной руки
идущего впереди, но немало было рук, готовых толкнуть, ударить, злорадствуя
и торжествуя при каждом неверном шаге.
И снова тревога сжала сердце, и снова в борьбе взволнованных чувств и
трезвых мыслей побеждал разум. И снова Дмитрий опровергал самого себя: нет!
И тот будущий историк увидит, что лишь за три десятилетия до этой мартовской