"Павел Нилин. У самой Волги" - читать интересную книгу автора

например, каменщик, а живу в блиндаже. Неужели сам себе дом сложить не
могу? Неужели вот так все буду ждать у моря погоды?" Я ему говорю: "Но
ведь скоро нам, наверно, дадут квартиру". Он говорит: "Мало что дадут.
Надо самим об себе подумать. Надо, напротив, даже другим пример показать".
И вскорости утром, как раз вот также в воскресенье, он выходит из блиндажа
и подает мне команду идти за ним. Я, конечно, иду, хотя еще не
догадываюсь, куда и зачем. Прошли мы этак с километр расстояния, вдруг он
останавливается и говорит: "Вот на этом месте мы поставим домик, и с нас
начнется вся улица". А улица, я же говорю, вся лежала в развалинах, один
битый, горелый кирпич. Но Ерофея Кузьмича переупрямить нельзя. Раз он
забил себе в голову идею, значит, он уже не отступится. На другой же день
он пошел в райсовет, написал заявление. И я смотрю, приходит к нам в
блиндаж девушка-техник. "У райсовета, говорит, против вашего дома
возражений нету, но мы только удивляемся в райсовете, что вы, такие в
общем пожилые люди, беретесь за такое дело. Однако, говорит, райсовет, чем
может, пойдет навстречу..."
- Длинно ты рассказываешь, Надея, - заметил Ерофей Кузьмич. - Очень
длинно у тебя получается...
- Но ведь домик-то мы тоже не враз построили, - сказала бабушка. -
Выводили сначала фундамент. В блиндаже у нас висел фонарь "летучая мышь".
Подарил его нам на прощание один сержант-сибиряк, Миша Падерин. И вот, как
Ерофей Кузьмич придет с работы из стройконторы, отобедает, поспит часок,
сейчас мы берем этот фонарь и идем на свое строительство - Полыхаевстрой.
Это так шутейно назвали наш домик в райсовете. Повесим, бывало, фонарь на
треногу и копаемся в кирпичах до полной ночи, выбираем целые кирпичи.
Копаемся так неделю, вторую - вдруг однажды вечером видим: вокруг
загораются такие же, как у нас, фонари. Это, оказывается, другие
застройщики появились и тоже, как мы, работают. Матерьял тем более тут же,
под руками, - обгорелые кирпичи и балки. И райсовет тоже начал
строительство. "Ну, теперь, Надея, выходит, мы вступили в соревнование, -
говорит мой Ерофей Кузьмич. - Теперь зевать не надо. Интересно, кто скорее
построит". А мы и так не зевали. Работали, как говорится, во всю душу.
- Да уж, работали, ничего не скажешь, серьезно, - поддержал дедушка,
взглянув на внука. - Работали на полную совесть. Ляжешь после этой работы
спать, и все еще тело у тебя ходуном ходит и перед глазами стоят кирпичи,
раствор и кирпичи. Я тебя, Надея, - повернулся он к бабушке, - не хотел
тогда хвалить за твою работу. Боялся хвалить. Думал, что ты загордишься от
похвалы. А сейчас могу сказать: боевая ты женщина, хотя и считаешься
старушка. Другим и молодым против тебя не устоять...
Бабушку смутила эта похвала. Она слегка зарумянилась и продолжала
рассказывать, уже не глядя на дедушку, называя его по-прежнему официально,
по имени-отчеству:
- Ерофей Кузьмич больше всего старался поскорее выложить передний угол
дома, с которого улица начинается. И как только мы выложили этот угол,
Ерофей Кузьмич сейчас же выстрогал дощечку, раскалил костыль и выжег на
дощечке название улицы, какое раньше было, и номер дома - номер один.
Дощечку эту он приколотил на угол, полюбовался и мне велел полюбоваться.
"Вот, говорит, гляди, Надея! Теперь у нас есть точный адрес. Пиши внуку
новое письмо..." Я, конечно, написала.
- Это правильно, - подтвердил дедушка, - она читала мне это письмо. Я