"Павел Нилин. Интересная жизнь (Эпизоды из жизни Бурденко Николая Ниловича, хирурга)" - читать интересную книгу автора

сумерках, как грозное изваяние. В покушении на инспектора полицеймейстер
увидел "признаки потрясения основ" и прибыл для строжайшего расследования,
приказав три дня не выпускать семинаристов из здания семинарии.
Это событие соединилось в памяти Бурденко с тем далеким, ошеломившим
его еще в раннем детстве убийством императора Александра Второго. Но, к
удивлению своему, на этот раз молодой человек был только испуган, но не
огорчен.
- А мы-то как волновались, Коленька, разузнав на днях про такое, -
рассказывала ему мать, когда он пришел домой на побывку. - Безумно, как
волновались. Ведь это подумать, до чего же дело-то дошло:
священноучителей-инспекторов и тех пытаются поубивать. Что же это такое
начинается?! И большое полено было? Ты сам его видел? Боже мой! Ты уж
близко, Коленька, не подходи, где такое делается. У нас и своего-то горя в
доме предостаточно... Ради бога - не озоруй. Не приближайся к смутьянам, о
коих и в газетах нынче пишут нехорошо. Не дай бог погонят тебя из учебного
заведения.



СВЯЩЕННЫЙ БЫК ИЗ МЕМФИСА

Дела семейства шли все хуже. Запои у отца становились все длительнее.
Мать, по словам дедушки, таяла, как свечка. И все-таки дети учились:
братья Александр и Владимир - в реальном училище, сестры - в гимназии.
Братьям, правда, не удалось закончить училище: оба в одно и то же время
заболели чахоткой. Позднее Александр сдал экзамены на аттестат зрелости, а
Владимир поступил в фельдшерскую школу.
- Боже мой, как я была бы счастлива, если б могла быть уверенной, что
дети мои вышли на правильную дорогу, - говорила мать. - Только одна у меня
такая мечта.
Некогда хорошенькая, веселая, с отличием окончившая прогимназию, она
преждевременно состарилась от забот, от тревоги за мужа, за все семейство.
- Сколько я помню свою маму, - говорил Бурденко, - она все время
непрерывно только то и делала, что чинила, штопала, нянчила, кормила. И
еще помогала каждому из нас учиться - проверяла наши уроки. Никакой
радости, казалось, никакого удовольствия от жизни она не получала. Она как
бы добровольно пошла на каторгу, выйдя замуж за нашего отца.
- Ах, Коленька, как уж хотелось бы, - вздыхала мать, - чтобы ты хоть
поскорее как-нибудь заканчивал свое образование. Женился бы, стал
священником. А то, кто знает, может быть, я и не доживу. А как хотелось бы
увидеть тебя в черной шелковой рясе, как у брата моего, Алексея, у дяди
твоего. И дядя, говорит, мог бы подыскать тебе хороший доходный храм.
Истомились мы... Истомились до последней степени...
- Слушай, слушай, что мать говорит. Это правильное, - внушал дедушка. И
щурился от собственных слов, как от солнца. - А станешь попом, все будет в
твоих руках. И деньги, и вещи, и удовольствия. Дело же у попа, понятно, не
пыльное, но денежное. И ноги - главное - всегда в тепле...
Слова эти в разных вариациях дедушка, давно простудивший ноги, часто
повторял, как бы подбадривая внука, приходившего домой на побывку.
Приходил Николай на Пески не каждый день. И чаще под вечер - часа на