"Джефф Николсон. Бедлам в огне (Психологический роман)" - читать интересную книгу автораточно знал, что меня ждет. Пациенты будут молоть все тот же вздор, а я
ломать голову, как бы мне с ними совладать. Ладно, можно последовать совету Грегори и нацепить маску, но я не очень понимал, что даст мне этот трюк, - или, если уж на то пошло, что он даст пациентам. Теперь больные попадались мне на глаза чаще, чем в первую неделю, - и в больничном корпусе, и вне него. Я видел, как они бродят по коридорам, маячат у высохшего фонтана, сидят на кушетках в холле; и повсюду они таскали с собой блокноты, - видимо, терзались муками творчества. Еще я видел, как они беспрестанно заскакивают в "Пункт связи" и выскакивают оттуда, и название будки уже едва угадывалось под толстым слоем иронии. Пациенты меня тоже видели - поглядывали с негодованием и враждебностью, а то и вовсе как-то безумно, но порой я замечал в чьем-нибудь взгляде намек на сочувствие или даже жалость, словно я был безнадежным психом, а они - обеспокоенными и сердобольными посетителями, словно они тут временно, а я - постоянно. Я часами просиживал у себя в хижине в полном безделье. Иногда к домику приходила потанцевать Черити. Или, пьяно покачиваясь, мимо брел Макс. - Как дела, Макс? - спрашивал я. Время от времени появлялась Морин - в неизменной футбольной форме, но с лопатой и мотыгой через плечо. И уж совсем редко кто-нибудь останавливался и заговаривал со мной. Первым заговорил Байрон, поэт-романтик. Он забросал меня вопросами: где я учился, что изучал и т.д. Его настойчивые расспросы с легкостью можно было интерпретировать как всплеск враждебности, но я решил их так не интерпретировать и отвечал с предельной правдивостью - с учетом, конечно, - Да, - сказал он, - я так и думал, что вы из Кембриджа. Сам я учился в Оксфорде. Разницу всегда видно. Нам непременно нужно обстоятельно поболтать на литературные темы. Подобная перспектива вовсе не пугала, и я поймал себя на том, что почти жду этого разговора. В каком-то смысле Байрон казался самым нормальным из пациентов, и я спрашивал себя, в чем и когда может проявиться его безумие; что, если во время обстоятельной беседы на литературные темы? А еще я хотел знать, какое из сочинений написал он. На первый взгляд ни в одном не проглядывало оксфордское образование, хотя в отличие от Байрона я не был уверен, что смогу заметить университетское влияние. Еда была прежней - серой, безвкусной и какой-то однородной, зато Кок теперь охотно разговаривал со мной. - Прошу прощения за тот день, - сказал он как-то. - У меня случился приступ паранойи. А у кого бы не случился? - Нелегко готовить, когда не знаешь, что в банках, - согласился я. - Хорошие вещи никогда не даются легко, - подтвердил он. - Да и нельзя сказать, что я совсем ничего не знаю про банки. Например, анчоусы отличаются от тушенки. А пудинг на сале вообще ни с чем не спутаешь. Но вот с молодым картофелем беда - вечно путаю с ананасными ломтиками, а фасоль - с колбасным фаршем. В общем, гадать надо. Но, знаете, есть в этом что-то символичное. Ведь если вдуматься, жизнь - она как консервная банка без этикетки. Вам хочется ее вскрыть, но никогда не знаете, понравится ли вам содержимое. - В каком-то смысле вы правы. |
|
|