"Джефф Николсон. Бедлам в огне (Психологический роман)" - читать интересную книгу автора

сделал ни того ни другого, и Бентли, как мог, постарался меня успокоить.
- Знаете, не стоит воспринимать происходящее слишком всерьез, - сказал
он. - Мы же не пытаемся избавить мир от этих книг. Это занятие столь же
скучное, сколь и тщетное. Мы лишь практикуем литературную критику в чуть
более активной форме.
Обычно я умею выступать без подготовки и находить хлесткий ответ, но
тогда я не смог придумать ничего стоящего, поэтому неловко сел и выпил. Я
еще не успокоился, когда Бентли спросил:
- Ну что, Майкл, вам удалось решить внутреннюю либеральную дилемму?
- Вы хотите сказать, нашел ли я книгу, которую хочу спалить?
Он поджал губы, показывая, что считает мою фразу несколько вульгарной
и излишне откровенной.
- Вообще-то нашел.
Я встал, вскрыл конверт и достал небольшую книжку из серии
литературной критики. Она называлась "Ясный туман" и была написана доктором
Джоном Бентли.
- Причины, по которым я решил сжечь эту книгу, довольно очевидны, -
сказал я. - Ее автор принадлежит к тем людям, которые практикуют сожжение
книг.
В комнате установилась приятно недружелюбная тишина. Так смотрят на
человека, совершившего непростительную оплошность. Одно дело заигрывать с
фашизмом, и совсем другое - оскорблять хозяина. Доктор Бентли грустно
взглянул на меня, словно изо всех сил пытался подавить снисхождение,
которое испытывал ко мне, но не вполне в этом преуспел.
- Кто-нибудь так поступает каждый год, - сказал он. - Не очень
оригинально, но все-таки приносит кое-какие дивиденды.
Бентли поднял свой бокал, и я, естественно, был вынужден поднять свой.
Вряд ли я ждал, что мое маленькое оскорбление заставит его дрожать от
позора, но все равно я был разочарован тем, как благополучно и учтиво он
его перенес.
Возможно, это событие испортило бы концовку всего действа, чему я бы,
наверное, только порадовался, но мы не учли Грегори Коллинза. Настал его
черед. Он величественно занял место у столика и поставил на него
металлический чемоданчик, грубо сдвинув бутылки и бокалы. С неуместной и
комичной торжественностью он открыл кейс. То, что он достал, оказалось не
книгой, но стопкой машинописных листов толщиной три-четыре дюйма. Страницы
не были скреплены, и, когда он схватил пачку, она едва не рассыпалась.
- Вот мой вклад в этот спектакль, - сказал Грегори. - Последние два
года я корпел над великим, черт возьми, кембриджским романом, и, гляньте,
вот он.
Конечно, я совсем ничего не знал о Грегори Коллинзе и все же очень
удивился тому, что он написал роман. Грегори вовсе не походил на писателя,
хотя у меня не было ясного представления о том, как выглядят писатели.
- Как бы то ни было, - сказал он, - тяжкий труд закончен, и это полный
вздор, и я не могу придумать ничего лучшего, как швырнуть эту херню в
огонь.
Рукопись была слишком большой и тяжелой, чтобы ее удалось легко и
точно бросить, потому Грегори подошел к камину и аккуратно положил стопку в
огонь. В камине уже скопилось немало пепла и обгоревшей бумаги, и огромная
рукопись грозила полностью загасить пламя, но вскоре страницы начали