"Игорь Николаев. Лейтенанты (журнальный вариант) " - читать интересную книгу автора

неодушевленное. Мой разговор оказывался невпопад. Педагоги-лейтенанты меня
словно не видели.
Они помнили мой позор.
Кто знает, чем бы обернулась эта тоска, если бы не Монтин.

Глава 3

Тоску вылечили там, где и не думал.
Рота пошла в суточный наряд. Меня, ни к чему не пригодного, старшина
отправил чистить картошку. Называлось: "на картошку".
В подвале при свете голой лампочки человек пять курсантов, сидя вокруг
бачков, что-то обсуждали. Чужое веселье обыкновенно раздражало
непонятностью, а сейчас было все равно. Удивило, что столь оживлены самые
тихие и никудышные парни роты. Неожиданно присутствие Монтина. Возраст - за
тридцать. До армии "ходил в больших начальниках", а - простой курсант. Его
фамилия запомнилась, когда бегал в связных - вызывал Монтина к ротному. Что
общего у взрослого человека с "болотом"?
Так на комсомольском собрании назвали кучку отстающих. Чуть ли не сам я
и обозвал. Эти ребята неразворотливы - где уж кинуться за другими в вонючую
канаву. Тяжело осваивали стрельбу: затаить дыхание - непосильная задача. Не
могли понять "азимут". Вместо "командного голоса" - жалкий вопль.
На полигоне, приучаясь к свисту пуль, рота с полной выкладкой и с
минометами (самыми мелкими - 50 мм ротными) ползла под пулеметными очередями
в полутора метрах над головами (курсанты-пулеметчики отрабатывали стрельбу
через свою пехоту). Я полз не зажмуриваясь... Жуть и восторг!..
А этих, позади, то ли в крик уговаривали, то ли волокли силой.
Теперь "болото" - единственно пригодный участок для меня самого.
Картошку "болото" чистило так, что залюбуешься. Кожура вилась
лентами... Голые картофелины летели в бачки то залпом, то врозь...
Вологодский парень спорил, доказывая, что по национальности он не
русский, а "вологодчик"!.. Вот и хохотали до слез... Увидя, что я к веселью
не расположен, ребята не обиделись. Дали удобный ножик:
- Если сумеешь, срезай как можно тоньше.
Просто и естественно: "Вот картошка, вот мы, и ты - с нами". И в душе
что-то шевельнулось.
Монтин вдруг запел! Приятный голос и безупречный слух.
Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Остальные подхватили.
Картошка картошкой, песни песнями, но Монтин начеку:
- Шабаш!
И тут же наверху запела труба.
Пообедав, работали до ужина. Его ждали с вожделением. Самый желанный
наряд в роте - на кухню. Попавшие туда счастливцы выносили своей роте на
ужин несколько кастрюль с мясной подливкой. Такова традиция. Пиршество
оборачивалось общим поносом. Тоже традиция.
К концу дня подвальная сырость оказалась не сырой, воздух - легким,
потолок - высоким... И всех ребят знаю давным-давно.
И сдержанного волховчанина Шамохина (называл себя: "почти ленинградец",
чем стал мне, наполовину ленинградцу, особо симпатичен). И веселого (правда,