"Олеся Николаева. Тутти: книга о любви " - читать интересную книгу автора

друзья. Вот с ними у меня есть тайны. А мы ведь не успели так подружиться,
чтобы я нечто связанное с вами стал скрывать от моих близких людей. Вы ведь
мне совсем чужой человек. Так что я, вы уж извините, обязательно расскажу о
нашей встрече...
Тут, наконец, появился Снегирев со своими пузырьками:
- Это я вам не фуфло какое-нибудь впариваю, это второй перерожденец
Будды мне прислал. Все натуральное. Вот - капли от импотенции, настоянные на
шпанской мушке. Пятнадцать рублей.
Глянул на растерянное, посеревшее лицо кагэбэшника, на весь его
какой-то занюханный вид:
- А-а, что там, бери за так. Я всегда говорю: лучше давать, чем брать.
И всучил ему мутный темненький пузырек.

4

Ну вот, после этого разговора моему мужу в академии отказали.
Владыка-ректор, пряча глаза, сказал:
- А мы уже другого преподавателя взяли... Так что были рады знакомству,
но...
Потом уже выяснилось, что целых полгода студенты обходились без
русского языка и стилистики из-за отсутствия преподавателя... К концу
учебного года, правда, все-таки кого-то нашли.
А мой муж так и остался в своем институте искусствознания - тихом
интеллигентском оазисе посреди советской власти, пока не наступили новые
времена.
А наш друг иеродиакон, столь горячо ратовавший за вступление моего мужа
на путь духовного служения, был и смущен, и огорчен, однако идеи своей
увидеть его в священническом облачении так и не оставил. И при первой же
возможности, которая открылась через несколько лет, приехал к нам, внутренне
собранный и серьезный:
- Есть вакансия диакона в новооткрывшемся храме в Муроме. Решайся,
Володенька.
Но ситуация наша уже поменялась: в Москве, во французской спецшколе
учились наши дети, занимались с домашними учителями, готовясь к институту,
мой муж только-только поступил на работу в отдел литературы нового
"Огонька", где с большим воодушевлением публиковал произведения,
запрещавшиеся ранее советской цензурой, и - честно говоря - переезжать в
Муром и разрушать эту едва-едва начавшую налаживаться жизнь казалось
непосильным. Мой муж не то чтобы отказался, но... не откликнулся.
Теперь я думаю, что это была какая-то роковая наша ошибка. Потому что
потом уже, лет через десять, мы узнали, что последним диаконом, который
служил в этом храме, пока его не закрыли власти, был диакон с той же
фамилией, что и у моего мужа, теперь уже - новомученик российский. А
возможно - это вообще был не однофамилец, а его родственник. И вот, когда
храм этот открывали вновь, Господь, ведающий все, символически призвал этого
потомка на то же диаконское служение и на то же место, с которого повели на
смерть его славного предка... У Господа нашего, названного в чине Крещения
Изряднохудожником, в изобилии такие сюжеты, виртуозно закрученные, такие
художественные детали - жаль только, мы, слепорожденные, слепые и
слабовидящие, почти и не различаем их.