"Сергей Никитин. Падучая звезда (Повесть) " - читать интересную книгу автора

папоротниковые заросли в лесу с "Иваном Купалой".
И через много книг прошло впоследствии его детство, знал он, конечно, и
Робинзона, и Гулливера, и Гаргантюа, и Мюнхгаузена, и каждый очаровывал его
своей особой доблестью и славой, но никто из них не жил с ним в какой-то
почти осязаемой близости, как гоголевские казаки, дивчины и парубки. Когда
же спустя несколько лет счастливое провидение занесло в его городок оперную
труппу и он увидел на утренних спектаклях "Майской ночи" и "Черевичек"
знакомые образы, воплощенные в живых людей, в музыку, в действо, то
окончательно уверовал в их реальное существование.
С этой, быть может, не такой уж наивной верой не расстался он и поныне.

VII

Последнее Митино лето перед школой прошло среди плотников,
конопатчиков, кровельщиков, маляров, отстраивавших во дворе маленький, в две
комнаты, флигель. К тому времени бабушка продала двухэтажный дом, который ей
не под силу стало обихаживать, и семья доживала в нем последние дни,
дожидаясь завершения постройки флигеля.
Плотники были все из деревни. Они и ночевали прямо тут же, во дворе,
кто на куче пакли, кто на стружках, и только их старшой - низенький, юркий
мужичок Михайла - заявил, что будет спать в доме, на русской печи.
- Я, милок, по теплу на всю жизнь еще с войны соскучился. Ежели
разобраться, у меня в глубину и на полпальца-то не оттаяло. А уж ноги, ноги!
Постучать друг о дружку - зазвенят, как плашки.
Он залезал на печь и, угнездившись там на полушубках, на всяком рунье,
долго бормотал, слушали его или нет, о невзгодах гражданской войны, с
избытком выпавших на его долю.
Митя не отходил от плотников целыми днями, привлеченный проснувшейся в
нем страстью ко всякому инструменту, ко всем этим топорам, пилам, фуганкам,
рубанкам, шерхебелям. Топор ему еще не доверяли, фуганок оказался слишком
тяжел для него, в работе рубанком недоставало сноровки, зато забористым
шерхебелем, который плотники называли шершелкой, он махал без устали, в
листик исстругивая всякие дощатые отходы.
Счастливыми были для него ночи, когда мама отпускала его спать к
плотникам.
Сложно и крепко пахло в недостроенном флигельке, смешались тут запахи
сосновой стружки, потных рубах, махорки; в зияющие проемы окон, черным-черна
глядела усыпанная звездами ночь, а в кустах, в подзаборных бурьянах что-то
копошилось, попискивало, шарахалось.
Плотников, не считая Михайлы, было четверо. Красивый, озорниковатый
Валька Хлыстов, распевавший во все горло похабные песни, но до того не
терпевший телесной нечистоты, что три раза в день бегал на речку, мылся там
с мылом и стирал свою некогда синюю рубаху, ставшую от частых стирок
совершенно белой; Яков Ворожеин - многодетный семьянин, говоривший только о
своих Митьках, Зойках, Тоньках, Федюшках и заблаговременно накупивший им
целый мешок гостинцев, - сядет на пол, обнимет мешок ногами, вынет платочек,
рубашонку, ботиночки и гладит их, мнет, улыбаясь при этом светло и
отрешенно; Глебушка - тихий и от бессловесной тихости своей казавшийся
придурковатым подростком, который еще только обучался плотницкому ремеслу;
и, наконец, Роман Тимофеевич. Этому - по мастерству своему, по уму, по