"Фридрих Ницше. Несвоевременные размышления: "Рихард Вагнер в Байрейте"" - читать интересную книгу автора

все то, что другим кажется обычным, для него является странным, и ему
хочется встретить это впечатление от окружающих его явлений надменной
насмешкой. Но как своеобразно усложняется это чувство, когда к его ясности и
дерзновенной гордыне присоединяется другое стремление - тоска по низинам,
любовное желание земли, радости общения. Ибо, когда он подумает обо всем
том, чего он, одинокий творец, лишен, у него появляется потребность, подобно
Богу, сошедшему на землю, "вознести в огненных объятиях к небу" все слабое,
человеческое, заблудшее, чтоб найти, наконец, любовь, а не поклонение и
дойти до полного самоотречения в этой любви. Но именно предположенное нами
скрещивание чувств есть действительное чудо, совершающееся в душе
дифирамбического драматурга, и если где можно составить себе понятие о
природе последнего - то именно здесь. Когда он переживает противоборство
этих чувств, когда в нем сочетается холодно-гордая отчужденность и то
изумление, которое он испытывает пред миром со страстным желанием
приблизиться к нему с любовью - в такие моменты и возникает в нем процесс
зачатия искусства. Взоры его, обращенные на землю и жизнь, становятся тогда
подобными солнечным лучам, "влекущим к себе воды", сгущающим туманы и
собирающим грозовые тучи. Вещим ясновидением и в то же время самоотверженной
любовью исполнен его взор, и всюду, где падает свет этого двойного сияния,
природа со страшной быстротой стремится к освобождению, к разряжению своих
сил, к откровению самых сокровенных своих тайн; и притом от стыда. Не будет
одной лишь метафорой сказать, что его взгляд застиг врасплох природу, что он
увидал ее нагой, - и вот она стыдливо ищет укрыться в своих
противоположностях. Дотоле незримое, внутреннее ищет убежища в сфере зримого
и становится явлением, дотоле лишь видимое скрывается в темном море звуков.
Так природа, желая скрыть себя, раскрывает сущность своих контрастов. В
бурно-ритмическом и все же легком танце, в восторженных движениях
изначальный драматург говорит о том, что происходит теперь в нем и в
природе. Дифирамб его движений выражает не только трепет познания и дерзость
прозрения, но и любовное сближение, радость самоотречения. Упоенное слово
подчиняется ритму; в сочетании со словом звучит мелодия. И эта мелодия мечет
свои искры дальше - в царство образов и понятий. Проносится сновидение, и
подобное, и чуждое образу природы и ее жениха; оно сгущается в человеческие
формы, расширяется в законченную смену героически-дерзкой воли, блаженной
гибели и отречения от воли. Так возникает трагедия, так обогащается жизнь
прекраснейшей мудростью - мудростью трагической мысли, так, наконец,
возникает среди смертных их величайший чародей и благодетель -
дифирамбический драматург.


8

Собственно жизнь Вагнера, то есть постепенное раскрытие в нем
дифирамбического драматурга, была в то же время его непрерывной борьбой с
самим собой, поскольку он был не только дифирамбическим драматургом. Борьба
с враждебным ему миром потому и была такой страшной и мучительной, что он
слышал в самом себе голос этого "мира", этого обольстительного врага, сам
носил в себе могучего противоборствующего демона. Когда в нем заговорила
господствующая идея его жизни, а именно, что театр может произвести
несравненное действие, величайшее возможное для искусства действие, все его