"Александр Никонов. Листопад" - читать интересную книгу автора

Когда мы пришли, собрание было уже в самом разгаре. Нас наскоро
представили - "Николай, Дмитрий", - и взгляды присутствующих вновь
возвратились в сторону выступающей худой девушки. Она стояла посреди
комнаты, опираясь руками о спинку стула и что-то горячо вещала. Лицо ее,
скорее, некрасивое, нежели наоборот, удлиненное, с тяжеловатой челюстью было
покрыто легким румянцем возбуждения. Разные глаза - зеленый и карий -
лихорадочно блестели. Ко всему прочему, она была еще и рыжая.
Я не очень вслушивался в ее гневные филиппики, рассматривая саму
выступающую и окружающую обстановку. Кажется, говорила она что-то о
положении рабочих и о давлении мещанских предрассудков на психологию
женщины. Да, по-моему, особо никто ее и не слушал. Все словно чего-то ждали.
Брылястый парень в косоворотке, сидевший прямо за спиной выступавшей, пялил
буркалы на ее задницу обтянутую черной длинной юбкой и часто сглатывал
слюну. Его, конечно же возбуждал не смысл сказанного, а звуки женского
голоса и шов сзади на юбке. И предвкушение.
А говорившая возбуждалась от своей собственной речи все больше и
больше. Ее очаровательный румянец, который даже делал привлекательнее ее
некрасивое лицо, сменился красными пятнами. Голос рыжей сделался хриплым и
срывался. И вдруг она начала площадно, по-извозчичьи ругаться. Я с
непривычки опешил, но остальным это было, видно, не в диковину. Распахнутыми
глазами они жадно глядели на говорящую и ноздри многих трепетно подрагивали.
Так же внезапно ораторша прекратила ругаться, вскрикнула (я вздрогнул
от неожиданности) и застонала, подала тазом назад, чуть согнулась и явно
сильно свела ноги.
В первые секунды я не понял, что произошло, показалось, что ей плохо. Я
даже сделал непроизвольное движение руками, чтобы подхватить, если она
начнет падать. И тут же дошло: эта истеричка только что испытала сексуальную
разрядку. Я слышал про такие вещи.
- Крестовская, - шепнул мне на ухо Алейников, - известная нимфоманка и
трибада.
Крестовская явно положила на меня глаз. Я понял это потом, когда в
дикой сатурналии сплелись голые тела, и моим телом целиком завладела
некрасивая Крестовская. Некрасивая, да, но тем не менее, что-то
притягательное в половом смысле в ней было. Не знаю что. Уж, конечно, не
маленькие висячие груди с огромными коричневыми сосками, которые словно
сумочки прыгали при каждом ее скачке: она оседлала меня сверху (эта
необычная позиция меня, помню, безумно возбудила) и яростно и часто
насаживалась, кусая губы и матерясь. При этом она два или три раза ударила
меня по щекам, впрочем, не очень сильно.
После того, как я испытал пик возбуждения, Крестовская переместилась и
начала терзать какую-то девушку. Комната оглашалась стонами и хриплым
дыханием. Алейников занимался какой-то пышечкой, разложив ее прямо на столе
с брошюрами.
Зрелище сапфийской любви снова возбудило меня. Заметив это, Крестовская
опять переместилась ко мне, грубо толкнула в грудь - я не сопротивлялся:
пассивная роль меня вполне устраивала, я не собирался в первые ряды
революционеров, - свалила на спину и снова начала "насиловать". Мы лежали на
когда-то длинноворсном, а ныне уж куда как повытертом персидском ковре.
Крестовская-амазонка расположилась сначала ко мне лицом, раскачивалась,
ерзала, что-то бессвязное причитала и сильно мяла узловатыми длинными