"Виктор Николаев. А помнишь, майор...("Записки афганца" #2) " - читать интересную книгу автора

Самое невероятное, что у людей, отдавших приказ об их назначении сюда,
она оценивалась за здорово живешь. Мужики при встрече приветствовали их
по-особенному, а в магазинчике, куда они заходили, находящиеся там
немедленно уступали им очередь, со страхом в душе ставя себя на их место.
Страшась оттого, что Валька, будто, действительно, знал, сколько ему
осталось жить. Оцени сам: этих ребят по одному забрасывали в тот квадрат,
где находились бандгруппы, и они, находясь от них порой иногда в десятках
метров, давали самолетам точные координаты для бомбардировки при помощи
своей аппаратуры. Порой бомбометаний было три, пять, десять. Каждое - от
четырех до десяти бомб. И эти офицеры, следя за разрывами, регулировали
точность их попадания. Иногда все валилось прямо на них. Для этого старлей
или капитан должны были так "заполяниться", то есть закопаться, причем на
расстоянии максимальной близости к месту бомбардировки, чтобы, когда чуть
спустя сюда подойдет новая волна самолетов, ювелирно навести их на цель, а
порой вызвать огонь на себя. Потери у этих офицеров были ужасающие. Их
душевное состояние нередко было таким, что к ним в модуль боялись и никогда
не заходили даже верхи армии и КГБ. Те ведь имели прямое отношение к
непосредственному назначению сюда каждого из наводчиков. Но при всех страхах
войны эти мужики были редчайшие бессребреники. К ним нередко заходили и
свои, и посторонние. Близкие только по званию и возрасту. Чтобы покурить или
перехватить сотню-другую чеков до получки. И никогда никто им не отказывал.
Зашедшего сюда даже не спрашивали, кто он, оказывая такую пустяковую помощь.
А было и так, что того, кто давал, неделю спустя домой уносил "тюльпан", и
должник, честно и точно выясняя адрес того парня из третьей комнаты,
отправлял деньги семье с уведомлением. Честь имели.
Внезапно за спиной сидящих за столом раздался страшный кухонно-посудный
грохот, сип и ротовой вентиляторный звук. Федор, Петро и Серега, подскочив и
обернувшись назад, зашлись от неудержимого смеха. Валька, прыгая у плиты на
одной ноге, как пропеллер, вращал руками. Сдвинув глаза к переносице,
"тушил" высунутый сантиметров на десять красный от ожога язык, дуя на него.
- Фа-оф-ва-фа...- что означало: зараза, вот, зараза!
Троица закатилась и, синхронно дрыгаясь, задыхалась в хохоте, не в
силах остановиться при виде Вальки. Минут десять спустя выяснилось, что
кашевар, не рассчитав дозу жесточайше горячей картошки, решил опробовать ее
на вкус целой ложкой перед подачей на стол и спалил себе весь рот.
- Фе-фо, а фе-фе! Фаф-фы-Фар!- переводилось: чего орете, вам бы так,
дармоеды. В утешение Вальку долго хвалили за классную поджарку, время от
времени трясясь от смеха. А он, ужинавший третьим стаканом холодной воды,
угрюмо молчал, пытаясь рассмотреть язык, по-прежнему сводя глаза к
переносице. За столом были четверо живых и трое смотрели с фотографий на
аккуратном столике. Возле каждого портрета стояли фронтовые сто грамм с
хлебом и солью. Последний из них сидел здесь две недели назад. А теперь
досрочно вернулся домой.
Страшно закрыть глаза досрочно. Господи, лучше в свой срок, позже
закрывшихся материнских глаз и отца. Хоть на минуту, но позже. Души мужиков
трассерами разлетелись по России с мыслями обо всем. О том, что если
помирать, то дома. В России даже навоз и грязь целебные. И у смерти дома
морда своя и коса.
- Ну, за что пьем?
- Да за все. И за всех. Битых и убитых.