"Александр Нежный. Огонь над песками (художественно-документальная повесть) " - читать интересную книгу автораповсюду, явно напоказ, заявлял о своей преданности новой власти... Понятно,
этому Даниахию можно хоть завтра объявить, что комиссариат труда в его услугах более не нуждается. Но замена ему - где? Секретари комиссариата и председатели коллегии по социальному обеспечению на улицах не валяются... Сам взывал к пониманию полгода назад, на четвертом краевом съезде Советов: некому работать, товарищи! А между тем сам в своем комиссариате нечастым был гостем... в трех комнатах с голыми стенами и одиннадцатью стульями (они, кстати, и сейчас не все еще заняты) подолгу не засиживался... Зато вот, путевой, так сказать, лист - Коканд: собрались автономисты, он приехал, пытался переломить, хотя их там и явление самого Мухаммеда не остановило бы... Самарканд: казаки во главе с Иваном Матвеевичем... в Асхабаде тоже казаков разоружал, с ними заодно текинцев с их Оразом Сердаром... в Бухару на эмира... И даже за пределы Туркестана, за море за Каспийское - в Баку... вот когда щемили сердце воспоминания там прожитых юных лет! И еще внести надо в путевой этот лист: Скобелев, Андижан, Мерв, Каган, Чарджуй... Он и сам подивился, качнул головой и произнес в ночную темь: "Надо же!" Но с некоторым удовольствием, как бы самому себе этой ночью составляя отчет, и находя его вполне достойным (отчасти, с быстрой усмешкой признался он, еще и потому, что все или почти все поездки его сопряжены были с возможностю никогда более в Ташкент не возвратиться, сгинув в песках от ножа несчастного, темного сарта[1] либо от пули такого же темного и несчастного текинца, либо же от действий какой-нибудь просвещенной контры, белой гвардии, которой в Туркестане покамест вполне хватает... - а он, тем не менее, жив и видит эту черную ночь, эти голубые вспышки молний за окном и слышит удары грома и трепетный говор листьев старого тополя, растущего возле откликнулось тело...), и завершив этот отчет, он все-таки обратился к тому, что, считая от ноябрьского, третьего краевого съезда Советов, стало его, комиссара труда, прямым делом. Именно. Вручили комиссариат, уйму вопросов, один другого насущней: безработица, национализация промышленности, призрение инвалидов, больных и сирот, страхование, заработная плата, о которой со всех сторон только и слышно, что нечего комиссарам скупиться и что пора ее повышать... Да за счет чего, хотелось бы знать?! Был недавно на митинге, слышал: "Рубль стал копейкой, и в результате кругом фронты". Вот как нас... Говорил, конечно, офицер, контра, белая гвардия, недобиток... из тех, которые в октябре нам кровь пускали... но от того, что он офицер и контра, правда не перестает быть правдой. Хотя есть некоторый оттенок... Знать истинное положение или, предположим, обсуждать его в кругу своих - это одно; ощущать же, как в пораненное, изболевшееся, еще не успевшее даже тоненькой корочкой зарасти бьет человек враждебный-это уже совсем другое! И готов ты уже забыть, откреститься, что правда только тогда правда, когда она одна, одна-единственная... и начинает мниться, что тебе ведомо больше и потому судишь ты полней и глубже, а чужие голоса для того лишь оглашают свою неполноценную, невыношенную, невыстраданную правду, чтобы распалить и так раздраженный люд. Вот тут-то, как на том митинге, и подмывает крикнуть со всей властью, силой и правом: "А ну! Сойди с трибуны, белая гвардия, не твое ныне время!". Но сдержавшись, не дав себе воли... напротив: крепко взнуздав себя соображениями о пределах, которые имеет всякая власть, начинаешь размышлять о том, что не оттого ли еще столь больно воспринимаешь всяческие укоры и укоризны, всевозможные поношения и хулы, обвинения и попреки, что |
|
|