"Александр Нежный. Огонь над песками (художественно-документальная повесть) " - читать интересную книгу автора

скорбной складке губ, он, так же, как и Полторацкий, более всего был угнетен
самой возможностью положения, при котором, чтобы избегнуть голодной смерти,
бедняку-мусульманину приходится торговать плотью от плоти своей, ребенком,
неважно, что девочкой.
Полторацкий засмеялся.
- Ты, Агапов, торопишься всегда... Я девочку у него купил.
- Ты?! Ну, я тебя поздравляю... Акт милосердия, надо понимать? И что ж
ты теперь с ней делать будешь?
- Жить ей помогу, - Агапову прямо в лицо взглянул Полторацкий.
- Гуманно... - пробормотал тот, но затем, как бы спохватившись,
добавил: - Ты на меня внимания не обращай, я малость не в себе...
- Как! - изумился Полторацкий. - С утра? Да ты что?
- А вот так! - громко сказал Агапов. Окинув его взглядом, насмешливо
улыбнулся прошедший мимо гражданин в ослепительно-белом костюме. - Огонь
раньше горел... - стукнул он себя маленьким бледным кулаком в лацкан
потертого пиджака, и на глазах у него блеснули слезы. Или, быть может,
солнце поиграло с темными стеклами его очков. - Теперь погас. Я себя
спрашиваю все время: что я могу сделать для рабочих? Что?! Ты знаешь, ты
должен знать, я все силы прилагал... Я в Совнарком приходил в семь утра и
дома раньше часа почи не бывал... Да какой дом? Всю жизнь не было дома...
всю жизнь полуголодный, спал, где придется... В железнодорожных трубах спал!
Да... о чем я? Погоди, - сказал он, заметив нетерпеливое движение
Полторацкого, - ты меня послушай, меня надо послушать. И вот я себя
спрашивал: что... ну что могу я сделать для рабочих? Силы мои ограничены
моей человеческой сущностью... Помнишь, был вопрос об отправке на дутовский
фронт... я говорил, ты номнишь? Я говорил: слабые должны работать, умелые -
управлять, а энергичные - воевать! То есть не всех подряд, не под одну
гребенку, чтоб было, кому работать, чтоб, несмотря ни на что, улучшать
материальное положение... Ведь это же главное! Где холод и голод - там
непременно слабость власти, непременно бутада! - ввернул Агапов новомодное
словечко, которым с некоторых пор обозначали всяческие брожения, непорядки и
вспышки недовольства. - А слабая власть должна спасаться насилием, ты это не
хуже меня знаешь.
- Это ты брось! - остановил его Полторацкий. - С такими разговорами -
да ты хоть понимаешь, кто ты сейчас?! Наша власть - власть молодая, ее со
света стараются сжить, а ты про какое-то насилие плетешь! Насилие насилию
рознь... и грош нам цена будет, если мы Советскую власть защитить не сумеем.
Понял?
- Все напрасно, - вяло отмахнулся Агапов. - Знаешь, на кого я похож? Я
похож на приговоренного к повешению, который ждет и хочет, чтобы его
повесили. Ну, прощай, - сказал он и странно-холодной рукой пожал
Полторацкому руку. - Я тут неподалеку... в переулок Двенадцати тополей...
Горький осадок остался в душе от хмельных, сумбурных слов Агапова. Еще
и тревога по капле падала в душу и связана была с переулком Двенадцати
тополей, откуда третий раз за сегодняшнее утро вышел Полторацкий и куда
направился Агапов. Казалось бы, ничего особенного в этом обыденно-простом
совпадении нет. Не исключено, между прочим, что Агапов - через Дорожкина -
знаком с Савваитовым и шел именно к нему. Не упомянул же о том лишь потому,
что вернулся в Ташкент недавно и еще не знает, что Полторацкий из гостиницы
перебрался и переулок Двенадцати тополей. Все так, но с неспокойной душой