"Александр Нежный. Огонь над песками (художественно-документальная повесть) " - читать интересную книгу автора

- Сначала мы ее накормим, - объявил Савваитов и на местном языке что-то
у девочки спросил.
- Айша, - она ему ответила, и он, удовлетворенно кивнув, повел се в
кухню.
- До вечера, - ему вслед улыбнулся Полторацкий. С улыбкой на губах, а
иногда даже и головой качая и дивясь неожиданностям, которыми так богата
жизнь, он быстро шел к Совнаркому.
- Ты чему это с утра радуешься? - услышал вдруг. Он обернулся:
невысокий, в темных очках, небритый, худой, в сильно поношенном пиджаке
стоял перед ним Агапов, бывший комиссар по гражданской части. Весной, на
пятом краевом съезде Советов, сославшись на усталость и болезнь, попросился
в отставку, из Ташкента уехал в Перовск, недавно вернулся и стал комиссаром
Главных железнодорожных мастерских. Семен Семенович Дорожкин со своей
склонностью к высокоторжественным оборотам всем заявлял, что любит Агапова,
как мать. При этом было не вполне ясно, кто является матерью и какие именно
чувства, материнские или сыновние, испытывает Семен Семенович к Агапову, но
искренность симпатий Дорожкина сомнению зато не подлежала. Полторацкому же с
немалым волнением повествовал, что, впервые встретившись с Агаповым на
заседании в военном комиссариате, от невзрачной его фигуры, глаз, красные
веки которых свидетельствовали о хроническом заболевании, какой-то общей
жалкости и даже потрепанности вынес впечатление совершенно отрицательное.
Однако потом! - потом он произнес речь и замечательно четко и полно
обосновал принципы создания новой пролетарской армии, с увлечением
рассказывал Семен Семенович и добавлял с удовольствием, что после этой речи
все ощутили себя перед ним пигмеями. Известно было, кроме того, что, положив
начало новой армии, он записался в нее первым и стал, таким образом, ее
солдатом номер один, к чему Полторацкий, не умаляя значения проделанной
Агаповым работы, относился не без насмешливой снисходительности - как,
например, взрослый отнесся бы к забавам детства. В самом деле, трудно было
без улыбки представить себе Агапова с винтовкой, которую он вряд ли удержал
бы в своих тонких, слабых, совершенно не созданных для армии и битвы руках.
С другой стороны, отчего бы в этом немощном теле не быть могучему духу -
Кутон, как известно, был парализован что, однако, не мешало ему защищать
республику и свободу с непреклонностью, поставившей его в истории рядом с
Робеспьером и Сен-Жюстом и вместе с ними уложившей на французскую плаху -
гильотину.
- Ты чему радуешься? - спрашивал Агапов, снимая очки и вытирая платком
воспалепные глаза.
- Да вот... киргизу хотел помочь, а он взял и ушел. С ним еще девочка,
дочь его была, он продать ее хотел...
- Там купят, - мрачно кивнул Агапов в сторону Старого города. - А ты,
верно, себе места найти не можешь? Жалеешь несчастную? А чего, собственно,
жалеть? Старый обычай - подросла, значит, пора продавать.
Все это он говорил раздраженно, запальчиво и, может быть, с некоторой
издевкой в голосе, словно Полторацкий, рассудив лишь немного, мог бы заранее
понять, что его попытка окажется тщетной и что все случившееся выдаст в нем
не только предосудительное мягкосердечие, но и полное незнание мусульманских
нравов и обычаев. Выражение лица, однако, было при этом у Агапова такое, что
и раздражение, и запальчивость, и даже издевку следовало в равной мере
отнести и к нему самому. Судя по глубокой морщине, разделившей брови, по