"Александр Нежный. Огонь над песками (художественно-документальная повесть) " - читать интересную книгу автора

Осторожно отстранив от себя девочку, киргиз чуть подтолкнул ее к
Полторацкому. Она шагнула, неслышно переступив босыми ногами, и встала
совсем близко, но головы не поднимала. Тогда вслед ей и тоже неслышно, все с
тем же выражением униженности, укора и печали, шагнул и киргиз и, тронув ее
за подбородок, велел поднять голову. Она подняла - и Полторацкий, глянув ей
в черные, мокрые, блестящие глаза, увидев потеки слез на смуглых, грязных
щеках, спросил у киргиза:
- Ты... ты что? Ты зачем?
Тот разомкнул губы и произнес совершенно отчетливо:
- Сто рублей.
Что поняла в этих словах девочка? И понимала ли вообще что-либо? Но
вздохнула горестно, как взрослый, страдавший человек, и уже по собственной
воле, без принуждения, пристально и серьезно принялась разглядывать
Полторацкого.
- Сто рублей, - ровным голосом повторил киргиз, положив ладонь ей на
плечо. - Бери... Дочь. Мой дочь. Твой жена будет. Сто рублей. Хлеб нет... Я
умер... Дочь умер... Сто рублей, - сказал он и терпеливо переступил босыми
ногами.
Детей не было, но если б Христину, сестренку, вывели бы вот так, на
продажу... чтоб досталась какому-нибудь гаду... ублюдку с дурной кровью...
Столько мерзости, предубеждения и злобы накопилось в мире, что если со всем
этим не покончить, то не будет на земле твари, несчастней человека! Но
только силой можно оторвать людей от их приверженности ко всему, что
разделяет их и ставит друг против друга с оружием и ненавистью: человека
против человека, народ против народа, расу против расы. Слепым, жадным
пламенем полыхает ненависть, и гибнут в ней неповинные - эта вот девочка,
дитя заплаканное, со своим отчаявшимся отцом. Семьдесят рублей оказалось в
бумажнике. Он сунул деньги в горячую, влажную руку киргиза, подумав при
этом, что тот, верно, болен, сказал: "Подожди меня... Стоя здесь, не уходи
никуда, понял?!" - и сильней, чем обычно, припадая на правую ногу, быстро
пошел назад, домой, в надежде добыть хотя бы сотню у Савваитона, которому
только два дня назад платил за жилье. Разумеется, чушь, глупость, не выход,
даже буржуйством попахивает, как всякая денежная подачка, но возможности
иной, чтоб сразу помочь, нет, а так девчонка с отцом, он ее продавать не
станет... Казаков, наркомпрод, уверял, что урожай будет хороший, им, стало
быть, только до нового хлеба дотянуть... А там, к зиме, Троицкие лагеря
перестроим - вот и приют будет, девчушку, случись что, туда можно...
Объяснить надо, где меня найти.
Савваитов, по счастью, был дома, выслушал просьбу Полторацкого и, даже
на лице не выразив вопроса, удалился в свою комнату, вышел оттуда с двумя
сотенными бумажками, которые и вручил с полупоклоном и со словами:
- Чем богат...
Не сказать, что целым состоянием наделил Савваитов, но все-таки: от
комиссарского жалованья почти половипа, и на первое время им хватит... а там
наладится, будет работа, хлеб, жизнь будет! Но только голодному...
голодавшему и гонимому доступно понять... и чужую боль и скорбь ощутить, как
свою... Я знаю, со мной было, и потому сначала не разумом, не чтением книг,
а взбунтовавшимся нутром постпг, что у бедности и голода есть своя правда и
свои права, которых никто во всем мире оспорить не может! Всего отрадней,
что девочка, дитя черноглазое, бедное, вздохнет спокойно... Много ли надо