"Виктор Некрасов. Маленькие портреты" - читать интересную книгу автора

показ прошел хорошо, пожалуй, как ни одна репетиция...
Наконец настает самая жуткая минута - оценка. Холодновато-бесстрастно
Станиславский начинает говорить.
Громадные музыкальные пальцы волосатых рук переплетены. На коленях
скатерть, снятая нами со стола во время этюда. Сидит глубоко, колени высоко
подняты.
Он говорит, что приблизительно к 1 августа у них в Студии будет
выясняться вопрос о труппе для будущего театра. Будет пересмотрен весь
состав Студии, чтобы выяснить пригодность студистов, как актерскую, так и
чисто человеческую, к работе в будущем коллективе. По-видимому, кое-кого
придется привлечь со стороны. И вот в этом случае он будет иметь меня в
виду.
Мне сразу становится скучно, и в течение нескольких минут я даже не
слышу его слов.
Конечно, рассчитывать на то, что после первых трех слов моего чтения
старик, рыдая, бросится на мою грудь со словами: "Наконец! 75 лет я ждал
тебя, и вот ты пришел..."- было трудно, хотя где-то на самых задворках моей
души теплилось нечто подобное. Но все-таки я этого не ожидал. По правде
сказать, я думал, что меня все-таки примут, и в данную минуту был
порядочно-таки разочарован.
Когда я очухался, Станиславский разговаривал с Иончиком об этюдах, о
Студии; Иончик пространно ему отвечал. Я сидел молча, обо мне забыли.
Вытирал платком пот. Нескольких зубов у старика не хватало, но остальные
зубы были свои, а не вставные. Здоровый все-таки старик. Каждый день с 10 до
2 часов ночи работает над книгой.
Я пытаюсь вставить в разговор несколько умных фраз, чтоб
продемонстрировать свою эрудицию, но должного впечатления это не производит.
Наконец, вдоволь наговорившись об опере "Чио-Чио-Сан" (ее как раз
репетировали тогда в Студии), об упадке театрального искусства, вреде
формализма и тому подобном, я задаю прямо вопрос: что он может сказать о
моем показе?
Ах, о показе? Пожалуйста. Чтение мое ему больше понравилось, чем игра.
(Вот неожиданность!) Много простоты, искренности, спокойствия,
неторопливости, много действия (это хорошо!), хорошие взрывы. В отрывках же
это не везде было. Маленькие "правдочки" (главным образом, воображаемые
предметы) не везде доведены до конца, поэтому не было импульса для рождения
больших Правд. Поэтому Гоголь у вас не получился. Правда, Гоголь и Мольер,
по его мнению, самые трудные авторы для сцены. Он очень долго мучился над
"Мертвыми душами", пока ему не удалось добиться Гоголя. Нужно необычайно
верить во все, что делаешь, - и тогда вы добьетесь того, чего хотите. Я не
совсем понял, почему именно в Гоголе и Мольере нужно верить, а в остальных
пьесах?..
Вот когда вы перенесете то, что у вас есть в чтении, да маленькие
"правдочки" доведете до конца - вот тогда вы будете Хлестаковым.
То же самое относительно этюда. Несмотря на наличие очень хороших мест,
цельный этюд не получился, опять-таки из-за этих проклятых "правдочек".
Кроме того, предостерег меня - кое-где у меня начинает намечаться,
правда, только намечаться, дурной актерский штамп, Я этого, правда, в себе
никогда не замечал, но если это так, это дурное предзнаменование - ведь я
всего полгода в театре работаю. На этом беседа кончилась. Пауза в разговоре