"Виктор Некрасов. Маленькие портреты" - читать интересную книгу автора

даже и пропал, то все-таки свидание со Станиславским.
За эти дни я его уже дважды видал на студийных просмотрах. Высокий,
худой, широкоплечий, старый (75 лет), но прямой, с большим, хотя и маленьким
по отношению ко всей фигуре лицом, с иронически улыбающимися глазами и
страшно выразительными руками. Внешность величественная, нечто среднее между
кормчим с суровым лицом и ученым с дрожащей походкой.
Отношение всех к нему, особенно педагогов, как к божеству. Когда он
входит, все встают, он пожимает всем окружающим руки, садится. И все
садятся. Смотрят собачьими глазами ему в рот, чихнет, так и кажется, что
двадцать носовых платков у его носа окажутся. Неприятное, словом,
впечатление.
В таких размышлениях добирается время до вечера. Облачаемся в парады,
идем к Иониной маме обедать. Желают ни пуха ни пера. Обедаем, пьем чай,
получаем новую порцию "ни пуха ни пера" и отправляемся на историческое
свидание.
В трамвае происходит инцидент. Я повздорил с каким-то человеком.
Завязалась ссора. Мы с Иончиком набросились на него и загнали, дрожащего, в
угол. Трамвайное население обрушилось на нас. Чуть в район не попали. Что б
мы тогда делали? Константин Сергеевич ждет, а мы в тюрьме... Кончилось, к
счастью, благополучно. У Никитских слезли, приютились у ног Тимирязева и
вооружились терпением.
До десяти еще час. Говорить уже трудно. Внутри что-то начинает
сжиматься. Проходят два старых еврея, усиленно жестикулируя, мы смеемся; они
проходят - мы опять замыкаемся.
Боже, как медленно ползет стрелка. Пытаюсь читать газету - не выходит.
Думать могу только о сегодняшнем дне, о завтрашнем страшно.
Без двадцати десять. Встаем и направляемся к Леонтьевскому. Встречаем
по дороге приятеля. Желает успеха. Прощаемся. Идем. Проходим мимо афишной
доски. Загадываем, тыкая пальцем с закрытыми глазами в объявления. Выходит:
"12 мая. 30 минут парной гонки". Что это значит? Решаем, что хорошо, и
заходим во двор. Минут десять сидим, говорим не помню уже о чем. Без пяти
десять заходим в дом, обращаемся к дяде Мише, нашему нелегальному
почтальону.
- Сейчас доложу.
Садимся на диван. Начинают руки потеть. Внешне абсолютное спокойствие,
а сердце мечется в канкане. Выходит дядя Миша:
- Они говорят по телефону.
Потом:
- Они одеваются. Сейчас позовут.
Лихорадочно докуриваю папиросу. Бегу в уборную. Наконец женщина в
белом, архистратиг Гавриил, говорит:
- Кто тут к Константину Сергеевичу? Они ждут.
В вестибюле, в котором мы сидим, с мраморными колоннами и бюстами
Станиславского, воцаряется тишина. Репетирующие "Гамлета" ребята на минуту
застывают. С похолодевшими сердцами направляемся по коридору в кабинет
Константина Сергеевича.
- Куда? Сюда?
- Да, пожалуйста, в эту дверь.
Робким движением толкаю массивную, в русском стиле дверь. Захожу в
комнату. За мной Иончик.