"Виктор Некрасов. Три встречи (Рассказы, письма)" - читать интересную книгу автора

Сейчас, когда все уже позади, могу прямо сказать - лучшего Валеги не
сыскать. Но когда мы с Ивановым подбирали актеров, волнений было более чем
достаточно. Перебрали около десятка человек и остановились наконец на
Соловьеве. Он, правда, долго артачился: соглашался, отказывался, писал
режиссеру длиннющие объяснительные письма, говорил, что роль не его плана,
что он нас подведет, но в конце концов мы его все-таки скрепя сердце взяли,
другого выхода не было, подпирала зимняя натура.
Как и все актеры, он, конечно же, считал, что роль ему бессовестно
обкорнали, оставили одни рожки да ножки, и вообще в картине играть ему
нечего. Я не очень убедительно пытался доказать ему, что дело не в размерах,
не в количестве слов, но сам - чего греха таить! - в душе с ним соглашался.
Роль действительно маленькая. На десять частей в ней всего лишь
семнадцать эпизодов. Из них в пяти Валега попросту молчит, в десяти говорит
по два-три слова и только в двух, всего лишь в двух эпизодах имеет какой-то
словесный материал. И вот - всем на удивление - оказалось, что этого вполне
достаточно.
Есть актеры, которые играют легко и весело. В перерывах шутят,
балагурят и только перед объективом кинокамеры собираются, входят в роль.
Юра Соловьев не таков. Он без конца читал и перечитывал сценарий, книгу,
ходил сумрачный, насупленный (как я потом узнал, это и было "вхождение в
роль"), мучил костюмерш, подбирая гимнастерки и ботинки, обязательно
большие, с загнутыми носами, как в книге, во время перерывов одолевал меня
бесконечными вопросами и возникшими сомнениями. У него была специальная
записная книжка, где он записывал "все о Валеге". Я видел ее. Мне было очень
интересно ее читать. Он продолжил мою игру в "предлагаемые обстоятельства"
и, должен признаться, удивительно метко попал в точку.
Вообще Соловьев - сейчас мне это уже абсолютно ясно -всей своей ролью
попал в самое яблочко. Он поймал суть "живого" Валеги, никогда его не видав.
Он нашел и понял обаяние человека, который никогда не ульыбается. А как это
трудно! "Живой" Валега никогда не улыбался. Он не был сумрачен, он был
серьезен, он всегда был занят, у него не было времени на улыбки. Соловьев на
протяжении всего фильма ни разу не улыбается и все время занят
каким-нибудь делом. Только в двух кадрах у него нет прямого занятия: в
штабе, где они с Седых ждут решения своей участили в землянке, перед атакой,
когда он слушает песенку Карнаухова. А так, если нет задания поважнее,
стирает белье, что-то зашивает, мастерит. И все это молча. Но все слышит,
все понимает, все знает наперед.
Он слушает в землянке песенку Карнаухова о фонарях. Через полчаса
атака. Он слушает песенку, только глотнул один раз (что-то подступило к
горлу, первое проявление чувства) и говорит - впервые фактически в
фильме,-говорит о том, что, когда кончится война, он построит себе дом в
лесу, он любит лес, и товарищ лейтенант приедет к нему туда на три недели...
"Почему на три?" - "Вы больше не сможете? вы будете работать..."
Когда я смотрю этот кусок, у меня у самого подступает ком к горлу. Я
вижу живого Валегу. Я до сих пор не могу понять, как на экране могли
прозвучать эти не мечты о будущем, не приглашение в гости, а почти
приказание - приказание живого Валеги, которое он мне отдал как-то ночью, в
лесу под Ковелем: "И вы приедете ко мне на три недели..."
В другом эпизоде Валега отправляется на поиски воды. Взял пустой
термос, вылез из окопа, обнаружил в овраге группу немцев, распивающих вино,