"Виктор Некрасов. Три встречи (Рассказы, письма)" - читать интересную книгу автора

Я пытался доказывать, что можно и даже нужно, но он только пожимал
плечами и, чтоб поставить точку в нашем споре (он вообще не любил споров,
считая очевидно, что чем-то обижает меня, не соглашаясь со мной), стал
вызывать кого-то в трубку.
Мне очень нравились в Лешке его независимость, его желание иметь и
отстаивать свой собственный взгляд на вещи, его сомнения, которые не всегда
могли развеять даже такие авторитеты, как Куприн или Толстой, - о себе я уже
не говорю. И всегда ему нужно было точно знать, для чего написан тот или
иной рассказ,- он был чуть-чуть
моралистом. И в то же время он чисто по-детски, эмоционально и
непосредственно, переживал все, преподносимое ему книгами. Когда он прочитал
"Попрыгунью", он долго не мог прийти в себя. По-моему, он даже всплакнул
немного. Это, правда, не помешало ему тут же посетовать на Чехова, почему он
так много места уделил "попрыгунье" и так мало такому хорошему, такому
умному, такому замечательному Дымову. Ну хоть бы сказал, над чем он
работал...
И все это происходило в каком-нибудь полукилометре от немцев, в подвале
мясокомбината, всегда набитом людьми, усталыми, злыми, невыспавшимися, где
лежали и стонали раненые, где умирали.
Сейчас, семнадцать лет спустя, я с какой-то особой завистью вспоминаю о
Лешке, умевшем с такой легкостью абстрагироваться от всего окружающего.
"Прочли ли вы то-то или то-то?" - спрашивают тебя. "Какое там... Времени
нету... Давно собираюсь, да все как-то..." А он сидел себе, поджавши ногу, и
читал.
Где-нибудь в сети обнаружится порыв - он загнет страницу, побежит,
починит, вернется и опять глаза в книгу. И в тяжелой нашей, скучной,
однообразной фронтовой жизни Лешка стал для меня каким-то просветом,
огоньком, на который я всегда с радостью забегал.
Не помню точно когда, кажется, в декабре, нас передислоцировали,
передвинули правее, на северные скаты Мамаева кургана. Все мы
ворчали---пришлось расставаться с привычными, знакомыми участками, обжитыми
землянками. А Лешке к тому же пришлось расстаться и со своей "библиотекой".
У него действительно была такая -в прошлом, очевидно, клубная, а сейчас
никому не нужная, разбомбленная, заваленная кирпичом. Вот туда он и бегал,
благо это было совсем рядом и с необстреливаемой стороны. Особой системой
его чтение не отличалось. Читал все, что попадалось под руку. Толстой, Чехов
(к сожалению, он нашел только один том), Александр Беляев, "Первый удар"
Шпанова, какие-то старые журналы с оборванными обложками, а однажды я его
застал за чтением Метерлинка, которого он хотя и прочел, но не очень
одобрил - впрочем, он вообще не любил пьес. Делал ли он различие в том, что
читал? Да, делал. Больше всего он любил трогательное и жалостливое, "чтоб за
сердце щипало". Любил про детей, про животных (пожалуй, больше всего из
прочитанного его потрясла "Муму"), не любил про любовь, про войну. К моему
величайшему изумлению, более чем холодно отнесся к Жюлю Верну, которым мы в
свое время все так увлекались. Кстати, до войны, вернее до Сталинграда, он
почти, чтоб не сказать - совсем - не читал. Родился и жил в деревне,
недалеко от Саратова, кончил шесть классов...
Итак, нас передислоцировали. КП первого батальона перебазировался в
бетонную трубу под железнодорожной насыпью, у самого подножия Мамаева
кургана. Вот тут-то Лешка и затосковал.