"Виктор Некрасов. Три встречи (Рассказы, письма)" - читать интересную книгу автора

Но так или иначе, а полк тогда переправился за два с половиной часа
вместо четырех.


ПОСВЯЩАЕТСЯ ХЕМИНГУЭЮ


В Сталинграде, в первом батальоне нашего полка, был знаменитый связист.
Фамилии его я уже не помню, или, вернее, просто не знал, звали же
Лешкой -это помню твердо. Маленький, худенький, с тоненькой детской шейкой,
вылезающей из непомерно широкого воротника шинели, он казался совсем
ребенком, хотя было ему лет восемнадцать-девятнадцать, не меньше. Особую
детскость ему придавали нежно-розовый, девичий цвет лица, совершенно
непонятно как сохранившийся после многонедельного сидения под землей, и
глаза - живые, выразительные, совсем не взрослые. Знаменит же он был тем,
что много читал. Когда бы вы ни пришли на КП батальона, всегда могли застать
его в своем углу, у аппарата, с трубкой и с глазами, устремленными в книжку.
Наверху гудело, стреляло, рвалось (КП батальона находился в подвале
мясокомбината), а он, поджав под себя ногу, листал книгу, время от времени
отрываясь от нее, чтоб крикнуть: "Товарищ шестнадцатый, четвертый вызывает".
Знакомство наше произошло не сразу - во время третьего или четвертого
моего посещения мясокомбината. В ту ночь он, как всегда, маленький,
ссутулившийся, сидел в своем углу и кричал кому-то, что если через час не
прибудет положенное количество "семечек" и "огурцов", то четырнадцатый сам
пойдет ко второму и тогда шестому не сдобровать, а заодно и одиннадцатому.
Когда он прекратил свои угрозы, я попросил его соединить меня с одной из
рот. Он соединил, передал мне трубку, а сам уткнулся в книгу.
Я кончил разговаривать. Он попросил закурить. Долго скручивал цигарку,
глядя сощуренными глазами на коптящее пламя гильзы, потом сказал:
- Пацан ведь, совсем пацан... А туда же со взрослыми... Я не понял:
- Ты это о ком?
- Да о Петьке...
- Каком Петьке?
- Да о Ростове,- и скосил глаза в сторону книги,- не читали разве?
"Война и мир" Эл Толстого... (Он так и сказал -Эл Толстого.)
Так началось наше знакомство.
Боец, читающий на передовой книгу,-сами понимаете, явление, не слишком
часто встречающееся. И уже одно это должно было привлечь к нему внимание.
Сначала я думал, что он читает просто так, в минуты затишья, чтобы
скоротать время. Оказалось, нет. Он обладал каким-то поразительным умением
окунаться в книгу с головой, умением моментально переключаться со своих
"огурцов" и "семечек" на смерть Пети-Ростова или еще что-нибудь, никак не
более близкое ему сейчас. Все прочитанное вызывало у него массу различных
мыслей, рассуждений, вопросов, иногда просто ставивших меня в тупик.
Я, например, довольно долго пытался убедить его (после того, как он
прочел "Изумруд" Куприна), что писатель вправе писать не только о людях, но
и лошадях, и даже от их имени. Он не соглашался:
- Писатель пишет, а ты читаешь и должен верить ему. И веришь. А тут
знаешь, что он все придумал, и тоже веришь. Разве можно так, товарищ
лейтенант?