"Виктор Некрасов. Маленькая печальная повесть" - читать интересную книгу автора

каждой витрины, но так до своего кафе они никогда и не дошли бы, и Ашот,
приняв руководство на себя, разрешил останавливаться только у
антикварщиков и оружейных магазинов.
- Хочу кольт! Кольт хочу! - орал Роман так, что на него все
оборачивались. - Вот тот, видишь? И "Смит и Вессон" тоже! Без них не
вернусь домой, так и знай.
- На границе отберут.
- У меня? Пусть попробуют.
- Не только отберут, но и оштрафуют.
- Поспорим. Короче, перехожу на собачьи консервы, бросаю пить и курить,
но этот кольт мой. Слышишь, кольтик, ты мой!
(Забегая вперед - засунутый на дно чемодана, купленный и подаренный ему
Ашотом кольт с двенадцатью патронами благополучно пересек все границы, и
две вороны были убиты из него в Болшево...)
Зашли, понятно, и в книжный "Глоб". Романа нельзя было оторвать от
полок и разложенных на столе Трифоновых, Шукшиных, Мандельштамов,
Цветаевых, Сименона и Агаты Кристи... Глаза горели, щеки пылали, уста
шептали нечто невразумительное. В результате, несмотря на его
сопротивление ("Не очень, правда, сталинградское", - острил потом Ашот),
куплен был однотомник Булгакова и сборничек стихов Шпаликова...
- Ох, Генка, Генка, алкаш наш дорогой. - Ромка не раз пропускал с ним
по маленькой. - Покупаю твою книжку в Париже, подумать только... В
Париже...
Вечером Роман уехал в Канны.
- Вернусь, продолжим нашу работу. Подготовь Родена, импрессионистов и
этот, как его, новый ваш центр...
- Помпиду?
- Вот-вот! Лувр отменяется. В следующий раз.
Вернулся он через неделю, не дождавшись конца фестиваля.
- А ну его, голова кругом идет. И ни черта не понятно. Отпросился в
Париж. Покряхтели, но пустили. Кулиджанов - неплохой все-таки парень.
За три дня они успели много. Ромка был неутомим. Ашот только радовался.
Все пять этажей Бобура, он же Центр Помпиду (выставка "Три М" - Модильяни,
Магрит, Мондриан), Роден, Же де Помм, импрессионисты, Оранжери, Эйфелева
башня ("Смеешься? А я полезу!"), прогулка по Сене на "бато-муш", Версаль,
Фонтенбло - и, в общем-то, все один, Ашот с Анриетт на работе,
освобождались только к вечеру. Сходили и в "Фоли Бержер" ("Утомительно,
однообразно, и очень уж их много"), прошлись по злачной Пигаль ("Эх,
деньги бы, - вздыхал Ромка. - И молодость, и молодость, и счастье вно-овь,
как точно подметил товарищ Гремин..."). Посидели и в ресторане. Выбран был
небольшой, в районе Бастилии, под названием "Галоша", кажется, овернский.
Овернь - сердце Франции. Потолок и стены были увешаны разного вида сабо,
по-овернски "галош". Ели устриц, улиток - Роман первый раз в жизни, -
обжигались луковым супом, потом жиго и еще что-то, пили божоле, закончили
мороженым и черным кофе в маленьких чашечках...
- Уф! - Роман украдкой расстегнул пояс. - Вот придут наши
краснозвездные, кончатся все эти ваши улитки-эскарго, и перестанете вы
гнить... Понюхаете нашего зрелого, развитого... Ох, не могу... Давай еще
по коньячку ударим, на прощанье, так сказать...
Возвращались домой пешком, метро уже не ходило, а на такси не было