"Николай Алексеевич Некрасов. Жизнь Александры Ивановны " - читать интересную книгу автора

величайшее унижение, какое только для меня возможно в жизни, я решилась
принести для вас жертву, более которой я не могла принести ни для кого...
Последнее, что оставалось мне в утешение,- моя благородная гордость, право
вечно и самостоятельно презирать низкого виновника моих страданий,- я и тем
решилась для вас пожертвовать... Я решилась преклонить перед ним колена,
просить его помощи, просить у него куска хлеба, умолять его... тогда как
целый ад в душе моей кипит против этого человека, когда при всех усилиях я
не могу даже думать об нем без презрения; тогда как я знаю, что благодеяние
его обожжет мою руку, лишит последнего спокойствия мое бедное, убитое
сердце... И я решилась на все это для вас... Не знаю, откуда взялась у меня
решимость, но знаю, что если б теперь мне пришлось сделать это - я бы не
могла... О, боже мой! Не мучьте же меня, не язвите упреками, иначе я буду
думать, что смирение мое неприятно богу!
Александра Ивановна подняла голову на старуху. На желтом, морщинистом
лице ее заметно было борение разнородных чувств. Кроткие, убедительные слова
страдалицы наконец заметно тронули черствую душу Анны Тарасьевны... В глазах
ее заблистали слезы...
- - Так, так, дитя ты мое! Прости меня, если я виновата. Но ведь что же
делать? Как подумаю, что мне, старухе, не сегодня завтра придется взять суму
да идти по миру, так на сердце и заскребет. Уж тут, рада не рада, слово
лишнее вымолвишь... А как пораздумаешь да поразгадаешь - так во всем виноват
он, злодей наш, чтоб ему ни дна ни покрышки. Вот хоть бы из-за чего вы
разошлись с Карлом Федоровичем? Он хоть немец, а человек доброй, любил тебя
и ты его...
- - Ах нет, я уже не могу любить. Только для вас, для вашего
спокойствия я решалась пожертвовать ему жизнью, но... видно, так уж судьбе
угодно; может быть, и к лучшему...
- - Так, дитя мое, верю. Да что мы будем делать-то... Вон хоть бы
сегодня: и есть-то нечего, и истопить-то нечем, и хозяин-то за квартиру
требует... говорил, что если сегодня же не отдадим, так из дому выгонит...
От него станется... жид, прости господи! Вся надежда была... ну да что
поминать... Послушай ты, дитятко мое, утешь ты меня, старуху слабую, сходи к
графине-то...
- - Нет, нет!
- - Она такая добрая. Ономнясь меня встретила, так обрадовалась; уж я
не ждала не гадала такого счастия - чуть не обняла меня середи улицы! "Я,
говорит, вас искала с самого приезда в Питер... вот уж четвертый год... ни
слуху ни духу... Что, здорова ли Александра Ивановна?" А я ей: "Здорова,
матушка графиня, много благодарна, что вспомнили!" - "Где вы живете?" Я
сказала ей, что здесь, так чуть не заплакала... "Шутка ли, говорит, в такую
глушь забрались... видно, вы бедны... Приходите ко мне завтра же,
приходите... да непременно..." Право, такая добрейшая! Отчего тебе не
сходить-то к ней? Она тебя так любит... Сходи, утешь ты меня!.
- - Нет, не просите меня... все будет напрасно. Графиня - женщина,
которой я всем обязана, которая заботилась обо мне как мать, которую я
любила всем сердцем, которая так меня любила... О, посмею ли явиться к ней,
посмею ли я, создание ее благотворительности, предстать пред нее убитая,
униженная, покрытая стыдом... Как мне будет поднять на нее глаза, как
принимать ее ласки, когда я знаю, что недостойна их... Нет, пусть она
никогда не знает ужасной судьбы моей, пусть она думает, что я счастлива...