"Николай Алексеевич Некрасов. Очерки литературной жизни " - читать интересную книгу автора

- - Что,- продолжал издатель,- согласитесь, было бы гораздо хуже. Как
человек публичный, как журналист, я обязан пещись о исполнении моих
обязанностей перед публикою: я не какой-нибудь... который наполняет свои
фельетоны похвалами лавочкам и кондитерским, взимая с них контрибуцию
сальными свечами и конфектами. Я понимаю свои обязанности...
Добросовестность для меня дороже всего. Целое утро я был погружен в работу с
головой и с ногами. Первые три часа я был превращен в машину, которую зовут
автоматом-корректором: сличал слово с словом, строку с строкой; потом я
должен был перечитать и поправить статьи сотрудников... Потом я взял перо и
соорудил статейку о Задорине и о свойствах его...
- - Опять? - вскричал водевилист-драматург с выражением величайшей
радости, который в продолжение рассказа Дмитрия Петровича таял от восхищения
и думал про себя: "Как говорит, боже мой, как говорит!"
- - Да, опять,- отвечал издатель,- по случаю выходки его на статью мою
о петербургских гуляньях. Вообразите, господа, вздумал смеяться надо мною,
что там, в одном месте, говоря о себе, я упоминаю о недугах, сопряженных с
трудным званием журналиста, о геморрое...
- - Прошу покорно,- сказал долговязый поэт обиженным тоном,- да ему-то
какое дело!
- - Да уж зато порядком же ему и досталось. Этот геморрой вгонит его в
чахотку!
Вторичный взрыв смеха...
- - Любопытно было бы прочесть, как вы его отделали,- сказал
водевилист-драматург, делая масляные глазки издателю.
- - К сожалению, статья уже в типографии; вы знаете, журналисту некогда
долго носиться с своими статьями. Если хочешь, чтоб были хороши, давай им
вызревать в голове. А уж, кажется, ловко ему досталось... Вот, говорю, есть
в нашей литературе шмели...
И затем издатель от первой до последней строки рассказал свою статью,
делая в приличных местах пояснения. Он обыкновенно выучивал наизусть свои
статьи, что, впрочем, не стоило ему большого труда, потому что делалось
как-то незаметно: статья оставалась в памяти по прочтении в пятый раз, а
издатель иногда читал свои статьи по пятидесяти раз в сутки и более, смотря
по количеству приходивших знакомых. К чести его, однако ж, должно сказать,
что он не имел обыкновения читать своих статей своему лакею и только в
крайнем случае, когда решительно не было ни одного постороннего слушателя,
читал их своему отцу, от природы глухому...
Затем приступили к завтраку, который был, как все холостые завтраки, из
хорошего вина и плохих острот, шумен и продолжителен. Издатель-журналист был
в особенности весел и, собравши около себя тесный кружок внимательных
слушателей, с бокалом шампанского в руке, ораторствовал с тем неподражаемым
остроумием, которое так нравилось поклонникам его дарования.
Водевилист-драматург ловил каждое слово журналиста, таял от восторга и мотал
себе на ус его остроты; хохот долговязого поэта возобновлялся через каждые
пять минут и был сигналом к общему взрыву мелких гостей, считавших за
счастие восхищаться остроумием дорогого гостя. Актер, имевший в виду пьесу
для бенефиса, в любезности и внимательности к оратору превзошел самого себя.
Разговор, разумеется, вертелся около театра и литературы.
- - Литература наша,- говорил Дмитрий Петрович, поправляя очки и
прихлебывая шампанское,- в настоящее время похожа на толкучий рынок... где