"Наташа Нечаева. Куршевель. Записки тусовщицы" - читать интересную книгу автора

ребенка, я потрачу с умом. А может, еще и сэкономлю. Кофе, как предупредила
Галка, по пятьдесят евро за наперсток, я не люблю. Спиртного почти не пью.
То есть не покупаю. От угощения, правда, иногда не отказываюсь, так ведь это
не на свои.
Короче, деньги буду тратить рачительно и с прицелом на будущее. То есть
если платье, то чтобы из коллекции этого сезона. Если туфли, то только
такие, каких в Москве не найти. Ну, и сумочку к туфлям. Можно некоторые
аксессуарчики подобрать. Время есть. За неделю и примерить, и купить, и даже
успеть обменять, если что, можно. Но ничего из того, что куплю, я надевать
здесь не стану. Нам бы Юлькин чемодан вдвоем осилить! А то выпендрюсь в
обновке, а чья-нибудь банкирская хрюшка то же самое схватит и припрется в
тот же ресторан. Что тогда? Мчаться переодеваться? Еще чего!
Стоп. Пресекла я собственные сладкие мысли. Ты зачем сюда приехала? По
бутикам шляться?
Моя журналистская совесть, которой адресовался сей сакраментальный
вопрос, стыдливо промолчала.
"Тряпичница! - пристыдила ее я. - Если ты, задрав хвост, начнешь
носиться по бутикам и ресторанам, повторяя маршруты куршевельских
завсегдатаев, то сама превратишься в одного из них. Делая как все, будешь и
мыслить, и ощущать точно так же. И тогда - прощай аналитический подход,
прощайте ирония и сарказм, прощайте журналистская честь и совесть, прощайте
уважение профессионального сообщества и признание читателей, прощай Тэффи,
прощайте Пулитцеровская премия и Нобелевка по литературе".
"Дура, - отчетливо заявила мне проснувшаяся совесть. - А как ты
напишешь гениальный материал, не вживаясь в среду? Не поглядев на мир
глазами тех, о ком собираешься рассказать? Не пытаясь понять их психологию и
физиологию?"
Я подумала. Оснований для возражения не нашлось абсолютно. Да и потом,
что за бред - спорить с собственной совестью! Это только насквозь порочные и
аморальные типы не прислушиваются к ее голосу, почитая за глупость. Я была
нормальным человеком и потому, конечно, со всеми вышеприведенными доводами
согласилась.
- Дашка! - выползла из ванной мокроволосая и румяная Юлька. - Ты чего
еще в пижаме?
- А что, пора вечернее платье надевать?
- А что, уже можно? - совершенно невежливо, вопросом на вопрос,
поинтересовалась племяшка. - Вот если бы мы с ночи где-нибудь зависли, тогда
бы на это никто внимания не обратил. А так, если припремся на завтрак в
декольте, нас не поймут. Давай собирайся, есть охота, а я пока глаза
накрашу.
- Зачем? Мы же на гору идем, а там снег. Тушь потечет.
- А у меня водоотталкивающая, - Юлька уже потрошила пухлую
косметичку. - А потом, очки есть. Не пойду же я в люди как чувырла
бесцветная.
Спорить я не стала - бесполезно. В Юлькины шестнадцать объяснять ей,
что ее ресницы, черные от природы, в туши вообще не нуждаются,
представлялось мне бесперспективным. Да и лень было. Хочет - пусть хоть
клоуна из себя делает.
Вообще-то племяшка пошла в нашу породу - хрупкая, стройная, невысокая.
Волосы пепельные, густые, от корней вьются упругими кольцами. И глаза наши -