"Наташа Нечаева. Куршевель. Записки тусовщицы" - читать интересную книгу автора

светло-зеленые с черной окантовкой. Красивые, короче, глаза. Как и волосы.
Как и фигура. Только у всех нас - и у матери моей, и у ее старшей сестры -
Галкиной родительницы, и у самой Галки - брови и ресницы в цвет волосам,
тоже пепельные, скорее, пегие. Потому их надо подкрашивать. Чем гуще, тем
лучше. Потому что тогда взгляд становится загадочным, манящим, а сами глаза
из светло-зеленых превращаются просто в изумрудные, русалочьи.
На эти глаза в свое время и мой папаша клюнул, и Ильдар запал. А Юльке
повезло. От татарского жгучего племени ей перешли по наследству чернющие
ресницы и такие же брови. То есть ей косметика и вовсе была ни к чему. Она,
правда, этого пока не понимала. Ничего, подрастет - поймет, какие ее годы? В
конце концов, свои уроки каждый должен проходить сам. Закон бытия.

* * *

Где-то ближе к часу, по местным меркам к одиннадцати, мы наконец
выползли из номера. Миновали мягкий пушистый коридор и оказались на
лестнице, ленивым языком облизывающей холл и пространство между этажами. По
левую руку среди теплых розово-коричневых колонн кучковались сгрудившиеся
вокруг низких столиков кресла. Из больших окон лилось желтое теплое сияние,
создавая иллюзию жаркого летнего дня, и точно такой же, чуть розоватый свет
посылали вверх на сводчатый потолок сами колонны из превосходно
замаскированных светильников.
Мне тут же захотелось присесть в одно из этих кресел, розово-матовых,
обволакивающих, закинуть нога на ногу и изобразить утомленно-пресыщенный
вид. Лишь огромным усилием воли я подавила в себе эту нечаянную слабость,
пообещав, впрочем, что не премину отведать кресельного уюта после
напряженного трудового дня.
Сама лестница выглядела аристократически простой. Идеально зализанные
перила, крутобокие кегли решетки - все было из натурального светлого дерева,
с едва уловимым оттенком розового заоконного солнца. Лестница не кичилась
своим изяществом, она сама была воплощенное изящество. По ее ступеням
хотелось не идти, а именно ступать, придерживая оттопыренным мизинцем
длинный невесомый шлейф вечернего платья.
Справа, там, где перила нависали над пустотой, открывалась практически
крепостная стена. Сложенная из розового и коричневого, в тон кресел и
лестницы, камня, она казалась одной из боковин огромной печи, зев которой
скрывался в другом, недоступном глазу помещении. Ощущение тепла, шедшего от
неровных округлых камней было настолько ясным, что я не удержалась и
погладила "печурку" рукой. Камни и впрямь были теплыми! Не доверяя первому
ощущению, я прижала ладонь к стене и, опираясь на шершавые выступы, стала
осторожно спускаться. Стенка оказалась теплой по всей высоте. Не горячей, не
нагретой, а именно теплой. Такими бывают каменные городские дома ночью,
после жаркого летнего дня, когда воздух влажен и прохладен и тепло идет не
от неба или земли, а от сомлевшего за долгую солнечную пытку камня.
Завтракали мы в нижнем ресторане. Над нами нависали крепкие деревянные
балки потолка, под нами сверкали плиты кремового пола. Вокруг круглых столов
стояли пустые, зачехленные розовым, в изящную клетку, гобеленом, стулья с
высокими спинками. На лимонной скатерти меж тонких фарфоровых тарелок
посверкивали рубиновые и зеленые стекляшки в виде обточенных камешков.
Разбросанные, видно, исключительно для антуража, они придавали чопорной