"Фернандо Намора. Живущие в подполье " - читать интересную книгу автора

хватало мужества взбаламутить болото, если последствий разрыва,
взбаламученного болота он боялся гораздо больше, чем духовной деградации, и
даже больше, чем тягостных сцен с Марией Кристиной. Деградация эта таилась
где-то в подполье, откуда редко выплывали наружу сдерживаемые здравым
смыслом мятеж и отвращение. Мария Кристина, которую то пугала жестокость
фактов, казавшихся неправдоподобными, то удерживало сознание беспочвенности
ее подозрений, никогда не знала, можно ли открыто взбунтоваться и обвинять
(а как ловко, с какой настойчивостью умела она обвинять!) или же лучше
ограничиться туманной недомолвкой, язвительным намеком, опаляющим медленным
огнем. Жасинту же, чье коварство, по всей вероятности, граничило с
безрассудством, обуздывала недозволенность игры, которую она с наслаждением
вела.
Вот почему связанный по рукам и ногам постоянной необходимостью лгать и
развращенный этой ложью Васко со дня на день откладывал разрыв, хотя эта
операция, пусть и болезненная, излечила бы его от гангрены. Вот почему он
снова поднимался на скрипучем лифте, который, достигнув третьего этажа,
производил странный шум, словно кто-то дул в неведомый духовой инструмент, -
поднимался, не зажигая света, чтобы какой-нибудь сплетник не узнал его с
лестничной площадки; вот почему он пришел сюда, как и позавчера, как,
вероятно, придет и завтра, справившись предварительно, сможет ли Барбара
предоставить в его распоряжение ту же комнату, что обычно, выдумав
что-нибудь о своих занятиях, как и в прошлый, как и в будущий раз, чтобы
усыпить бдительность Марии Кристины, и убедившись, что любовница, от
продуманных неожиданностей которой он постарается оградить себя насколько
возможно, все-таки придет после часа томительного ожидания.
Пока лифт поднимался, Васко избегал встречаться взглядом со своим
неясным отражением в зеркале, с сообщником, чьи глаза напоминали тлеющие
угли, а рот - незарубцевавшийся след жестоких страданий, в ушах у него
раздавались слова Жасинты; сказанные однажды, они запали в его сердце и все
же не могли теперь избавить Васко от сковавшего его оцепенения. "Любовь есть
любовь, а жизнь есть жизнь, дорогой мой, не бойся их, точно греха", - слова
эти должны были облегчить его муки - он так этого хотел, так жаждал, - но
лишь делали острей чувство поражения; лифт поднимался то ли секунды, то ли
вечность, вдруг что-то щелкнуло, и он остановился. Словно внезапно
перехватило дыхание. Пятый этаж, прямо по коридору кнопка - почерневший от
времени сосок, строгая полированная дверь со стеклянным глазком, такая же,
как все двери в этом респектабельном доме, напоминающем другие дома этого
ультрабуржуазного проспекта, где за шесть с лишним конто* нанимают квартиру
влиятельные персоны из многочисленного племени сильных мира сего - директоры
предприятий, промышленники, высокопоставленные чиновники и прочие;
исключением была лишь Барбара, пройдоха Барбара, не имеющая никакого
положения в обществе, но ловкая. Эта бывшая белошвейка, бывшая законная жена
горного инженера, как она себя рекомендовала, сдавала комнаты на несколько
часов, Барбара звонила по телефону своим друзьям, высокопоставленным
чиновникам и прочим, и соблазняла воркующим голоском: "У меня есть для тебя
одно лакомство, сластена ты эдакий. Можешь прийти ко мне в пять часов?"
______________
* Конто - современная денежная единица в Португалии, равная тысяче
эскудо. - Здесь и далее примечания переводчика.