"Фернандо Намора. Живущие в подполье " - читать интересную книгу автора

Барбара умела устраивать свои дела: благодаря ежемесячному
вознаграждению портье смотрел на ее посетителей сквозь пальцы. Увидев, что
приближается пылающий страстью господин, расстегивающий потными руками
тесный воротничок рубашки, он ленивой походкой направлялся за вечерней
газетой. Блюститель нравственности из полиции мог обзавестись подружкой, не
отыскивая ее в картотеке, а единственно по сердечной склонности, и для
большей безопасности полицейский комиссар, приятель прежних времен (каких
именно? супружества с горным инженером? или шитья?), являлся к Барбаре под
покровом темноты, чтобы пропустить стаканчик или сыграть партию в карты, а
порой, когда из тлеющих углей вырывалась на миг вспышка пламени, и
убедиться, что Барбара еще сохранила тот пыл, благодаря которому брак с
горным инженером завершился безобразным скандалом в суде.
Через мгновение из этой двери выглянет Барбара в халатике, или брюках,
или в воздушном одеянии, небрежно наброшенном на голое тело, вся еще дышащая
сонной негой и теплом постели; она имела обыкновение поздно ложиться и
потому спала после обеда почти дотемна, а одевалась только к ужину. Васко
никогда не поддерживал ее легкомысленной болтовни, не отвечал на умелые
попытки вызвать в нем не предусмотренную программой нежность, которая не
оставляет в памяти следа, но может быть расценена как внезапный порыв. Она
непринужденно предлагала, а он соглашался выпить стакан виски всякий раз,
как Жасинта опаздывала или становилось ясно, что она вовсе не придет в этот
день; Барбара хлопотала, как радушная хозяйка дома, которой нравится эта
роль. Он только натянуто улыбался, когда Барбара, чье тело словно еще
хранило жар неостывшей постели, заглядывала ему в глаза, может быть, просто
из озорства, может быть, желая позабавиться над его смущением, касалась его
коленей и что-то мурлыкала себе под нос, возможно: "Ты ведь ничего не
потеряешь, дурачок, даже если она на придет..." - с видом наивного
бесстыдства, а потом вдруг обрывала себя и снова становилась сдержанной.
Замешательство Васко, если оно было, или его чрезмерное благоразумие
означали лишь нежелание воспользоваться обстоятельствами или тем, что они
подразумевали. Тошнота подступала к горлу еще внизу, на улице, отвращение
вызывали в нем и растение с крупными мясистыми листьями, украшающее стол
портье, которое с какой-то чувственной жадностью заполняло собой
пространство, и лифт, двусмысленно предупреждающий кроваво-красными буквами:
занято или свободно, и Барбара, покусывающая нижнюю губу, прежде чем
ответить на его сдержанное приветствие, и сразу же ошеломляющая его горячим
взволнованным шепотом: "Обожди минутку, я пойду прикрою ту дверь. Не хочу,
чтобы тебя видели. Не хватало только, чтобы ты с кем-нибудь здесь
встретился!", и комната в конспиративном полумраке - воплощение
осторожности, и спальня, судя по всему находящаяся направо, с мебелью в
стиле королевы Анны и позолоченными лепными украшениями, где благопристойно
почивала хозяйка, не разделяя ложе ни с одним из ночных гостей, и комната
налево, скорее, даже не комната, а выставка безделушек, кукол из разных
концов страны и искусно сделанных кувшинчиков, где в глубине виднелся
телевизор, напоминающий несуразно большое насекомое, у которого оторвали
туловище и крылья и оставили только голову, только глаз, только жесткие,
воинственно настороженные усы-антенны, а у стены стоял широкий диван,
достойно заменяющий мягкое ложе, если в другом гнездышке находился почтенный
клиент.
Лишь тогда Васко стаскивал с головы берет. Он садился на софу,