"Фернандо Намора. Живущие в подполье " - читать интересную книгу автора

сладострастным упоением лепили они ноздри крестьянки, возбужденно раздутые,
и сами заражались этим возбуждением, но вдруг, поддавшись непонятному
порыву, сгладили выпуклость надбровных дуг. То была уже не крестьянка. Он
знал это раньше, чем увидел. Может быть, Барбара, "индианка", чьей головой
он всегда восхищался. Или женщина, которая каждое воскресенье в один и тот
же час поднималась по откосу к террасе Малафайи, ведя слепого мужа.
Такое с ним случалось не раз. Вместо задуманных черт внезапно, словно
пришелец, вламывающийся в дверь, чтобы вытеснить прежнего хозяина, возникали
другие, сперва неясные и вдруг до нелепости четкие; овладевая его сознанием,
они внушали ему замешательство, принося в то же время странное облегчение.
Несколько секунд они боролись друг с другом, не подчиняясь его воле, и он не
мог определить, на чьей стороне перевес и какие из них имеют право на
существование, пока, наконец, не принимал вопреки здравому смыслу сторону
тех, что бесцеремонно вытеснили первоначальный замысел. Однако затем вместе
с радостным торжеством он испытывал чувство вины. И разве не то же
происходило с ним в повседневной жизни?
Итак, супружеская пара взбиралась каждое воскресенье по склону холма.
Короткий визит с весьма определенной целью. Достигнув ее, чета не
задерживалась ни на минуту. Он слепой, она поводырь. Говорила женщина всегда
одну и ту же фразу, всегда одним и тем же тоном: "Подайте слепому на
пропитание". Пока она произносила это, муж встряхивал головой, будто отгоняя
назойливого слепня. Им подавали, и женщина завершала ритуал: "Благослови вас
господь", но мысли ее уже витали далеко. Однажды она не поблагодарила, и
слепой, ударив палкой по каменным плитам, с укоризной воскликнул: "Ну, что
надо сказать?!" Все удивленно уставились на него. Жена тоже: ее поразил этот
возглас - ведь с мужа было вполне достаточно роли слепца. Вероятно, от
удивления женщина так их и не поблагодарила.
В памяти Васко сохранилось равнодушное выражение лица женщины - в
какой-то момент она чуть было не подчинилась приказанию слепого,
бессознательно, как поднимают с полу уроненную по рассеянности вещь, но ее
равнодушие вдруг озарила мимолетная искорка гнева. Та самая искорка гнева,
которую Васко пытался высечь теперь из неподатливой, как кремень, глины. Это
была она, со станка на него смотрела спутница слепого.
Искра гнева, искра, из которой могло разгореться пламя непокорности.
Потому что он постоянно чувствовал у себя за спиной присутствие незримого
соглядатая, удерживающего его от каждого правдивого и смелого порыва, едва
он собирался освободить свои руки от оков и воплотить в глине то, чего
настоятельно требовал огонь вдохновения. В конце концов его руки научились
изощряться в недомолвках, изобретать аллегории, чтобы высказать скрытое
раздражение, назревший протест, пусть немой, но все же протест, еще более
яростный, если его приходится таить, словно кипящую лаву, под маской
покорности.
Кто же был этот соглядатай? Возможно, и Мария Кристина, а может быть,
она лишь его олицетворение. Разумеется, - она и сама этого не скрывала -
Мария Кристина в каждой скульптуре Васко отыщет доказательства измены, не
связанные с ней мысли и переживания. Начало расследования предвещала
скованность, которая мешала ему перейти от эскиза к окончательному варианту.
Любая определенность казалась ему оскорбительной для Марии Кристины,
способной разжечь в ней злобу. И он ждал и боялся часа, когда она начнет
дознание.