"Анатолий Найман. Сэр " - читать интересную книгу автора

бунтарь, lhomme fatal, роковой человек, проклятая душа, Корсары, Манфреды,
Гяуры, Лары, Каины, все население героических поэм Байрона. Это Мельмот, это
Жан Сбогар, отверженные и Измаилы, равно как куртизанки с золотым сердцем и
каторжанки с благородным сердцем со страниц беллетристики девятнадцатого
века. Это питие из человеческого черепа, это
Берлиоз, сказавший, что хочет подняться на Везувий, чтобы беседовать с
родственной душой. Это сатанинские пирушки, бесстыдная ирония, дьявольский
смех, черные герои, но также и блейковское видение Бога и его ангелов,
великое христианское общество, вечный порядок и "звездные небеса, которые
едва ли могут выразить бесконечное и вечное христианской души".
Это, коротко говоря, единство и многообразие. Это точность частностей,
в картинах природы например, и одновременно непостижимая, обрекающая
танталовым мукам расплывчатость очертаний. Это красота и уродство. Это
искусство для искусства - и искусство как инструмент общественного спасения.
Это сила и слабость, индивидуализм и коллективизм, чистота и испорченность,
революция и реакция, мир и война, любовь к жизни и любовь к смерти".
Очевидно, что с позиции человека, который так говорит и так думает,
существует четкое различение между уважением принятых обществом условностей
вплоть до охотной поддержки их - и возведением их в ранг условий бытия
вплоть до отдачи им всего себя. Берлин ценил и рыцарский титул, и особенно
Орден Заслуг, и учтиво принимал бесконечные звания почетного доктора от
разных университетов. Я спросил его, не заставляет ли признание, полученное
им, вести себя не так, как ему хотелось бы, не налагает ли обязательств,
которые противоречат или прямо противопоказаны его принципам: "Насколько то,
что вы sir, изменило ваше self?" Он ответил: "Нисколько. Я не чувствую
никаких ни обязательств, ни обязанностей".
- То есть не то чтобы вы когда-нибудь не хотели чего-нибудь сказать,
потому что это не входило в рамки...
- Нет, ничего подобного никогда не было. Мое сэрство на меня не
произвело никакого впечатления.
- Я говорю о "сэре" только как о символе.
- Я понимаю. Нет, я не чувствую, что, потому что я сэр, я должен что-то
представлять или быть представителем чего-то, говорить осторожно. Мой
"О-эМ", кстати, более важный, чем мой "сэр".
- Что, что?
Он принял мой переспрос за невежество и стал терпеливо объяснять.
- У меня есть титул Order of Merits. ОМ. Это самый высший орден в
Англии, выше нету.
- И вам это не мешает вести себя, как вы хотите, говорить, как если бы
этого не было?
- Я считаю, что я не заслужил ни "сэра", ни это. Не понимаю, почему это
мне дали. С ОМ я знаю, кто это устроил. С "сэром" - только потому что я
Макмиллану лично понравился. С его подачи.

Он не вполне уверенно воспользовался этим только что вошедшим в моду
неологизмом, сказал сперва "с его подачки", то есть не смутился отозваться о
себе уничижительно. И в другом разговоре тоже - отметил с симпатией похожий
подход Джона Стейнбека: "Это был милый человек, он говорит, что он не
заслужил Нобелевской премии. Сказал: "Я ее не заслуживаю". Про него Эдмунд
Вилсон, мой друг, сказал: "Он является границей между журнализмом и