"Анатолий Найман. Сэр " - читать интересную книгу автора

запасы нефти лаборанту, делающему химический анализ скважины. "Некрофилия",-
как сказал, когда нам было по двадцать с чем-то лет, Бродский о вышедшей
тогда книге исследований биографии Лермонтова.
В 1965 году Берлин прочел шесть лекций о романтизме в Вашингтоне.
Аудитории были переполнены, лектор, как пишет сегодняшний критик, не
просто в ударе, но превзошел себя, "его знаменитая ослепительная,
нагнетающая напряжение подача материала - стремительность ее потока, гипноз
ритмических повторений, сокрушительные перечисления,- была могучей машиной
убеждения, которое могло парализовать или, уж во всяком случае, притупить
критические способности слушателя". Магнитофонные записи этих выступлений
неоднократно передавались по Би-би-си, и вот сейчас, через полтора года
после смерти Берлина, вышли, тщательно расшифрованные, отдельной книгой.
Чтение, продолжает критик, лучше, чем слушание, устанавливает необходимую
дистанцию от его смелых интеллектуальных построений и обнаруживает, что в
этих лекциях, "если чем Берлин и был, то только смелым". "Bold" -
по-английски "смелый" не без оттенка "наглый".
Далее анализ знатока. Некоторые его выводы можно оспорить, с другими
нельзя не согласиться, но и сама критика, и спор с ней, и согласие
недвусмысленно отдают критикой, опровержением или принятием самого
романтизма - скажем, Байрона, его
"Чайльд-Гарольда" и Чайльд-Гарольда как такового. Действительно,
личность поэта - не образец воплощения Божьего замысла о человеке; ни
человека в практике повседневного существования, исполнителя долга и
носителя ответственности; ни того здравого смысла, который обеспечивает
выживание человечества. Его поэма - довольно непоследовательное
повествование, сюжет более или менее произволен, ритм однообразен, и
регулярное нарушение его в конце каждой строфы эту однообразность
подчеркивает. Его герой - литературен, в большой степени и театрален, а
отрицательное обаяние, которым он так щедро наделен,- вещь на любителя. И
однако... И однако без них - мир неполноценен.
Романтизм как явление, выражающее онтологический иррациональный
протест, заложен в основание человеческой натуры. Поступок Евы и особенно
Адама, помимо всего, что справедливо говорит об этом катехизис, есть еще и
нежелание продолжать жить так, как уже известно, хотя бы и хорошо, хотя бы и
совершенно, и в этом смысле есть акт романтизма. И Берлин в своих лекциях
передает, прежде всего, дух - то, что человек с улицы, хотя бы всего только
уловивший пленительность романтизма, чувствует в нем и ждет от кого-то
услышать, потому что не может сам сказать. Люди набивались в аудитории не
потому, что они стадо и любят пенье дудочки и щелканье бича, а Берлин вышел
тогда в модные пастухи.
Ослепительная, нагнетающая напряжение подача материала, стремительность
потока речи, магия ее ритма, гипноз повторений и фонтанирующие
перечисления - это и был романтизм.
Сокрушительный, парализующий и счастливым образом притупляющий
критическую способность слушателей, которые пришли не учиться в классе
романтизма, а наслаждаться им. На их удачу лектор был не просто в ударе, но
превзошел самого себя.
"Романтизм,- била, как ключ, его торопливая речь, и слушатели гнались
за ней, сами того не замечая,- первобытен, невоспитан, это юность, жизнь,
бьющее через край ощущение жизни естественного человека, но также бледность,