"Юрий Нагибин. Время жить" - читать интересную книгу автора

дающей право на поступление без экзаменов в любой вуз, мощная домашняя
давильня снова пришла в действие. Вместо литфака, я оказался в 1-м
Московском медицинском институте. Сопротивлялся я долго, но не смог устоять
перед примером Чехова, Вересаева, Булгакова. Оказывается, путь в литературу
идет через анатомичку.
По инерции я продолжал старательно учиться, а учеба в медвузе
труднейшая, требующая, помимо всего, бесконечной зубрежки латинских
терминов. Ни о каком писании теперь и речи быть не могло. Я дотянул до
первой сессии, успешно начал сдавать экзамены, и тут меня, как не раз в
жизни, подвела женщина. В то время как все студенты на практике по анатомии
препарировали части сухого мужского тела, я получил женскую ногу с толстой
жировой прослойкой. Освобождая мышцы от жира, я изрезал фасцию - тонкую
пленку, заключающую мышцы словно в чехол. У меня не приняли зачета, впервые
за все годы учебы я провалился. Это еще более охладило меня к медицинскому
институту.
И вдруг среди учебного года открылся прием на сценарный факультет
киноинститута. Я ринулся туда. Двух троек, полученных на спецэкзамене,
оказалось достаточно, чтобы пройти по конкурсу. Кстати сказать, единственная
соискательница, удостоенная двух пятерок, сейчас работает модельершей.
Итак, я совершил впервые в жизни свой поступок. В общем-то не очень
умный. Вместо того, чтобы приобрести нужную и благородную специальность,
поработать какое-то время врачом и лишь затем "сойти в поэзию", я двинулся
по пути ранней литературной профессионализации. Учеба в том довоенном ВГИКе
была легкая, вернее сказать, ее почти не было, зато времени для писания
рассказов, очерков, рецензий и статей - сколько угодно!
ВГИК я так и не кончил. Через несколько месяцев после начала войны,
когда последний вагон с институтским имуществом и студентами ушел в
Алма-Ату, я подался в противоположную сторону. Мне бы очень хотелось
сказать, что и это был мой поступок, но, к сожалению, автобиография это не
то, как ты хотел бы прожить жизнь, а то, как ты ее прожил на самом деле. Мое
намерение стало поступком лишь после того, как мать сказала мне, покусывая
губы: "Ты не находишь, что Алма-Ата несколько далека от тех мест, где
решаются судьбы человечества?"
Довольно порядочное знание немецкого языка решило мою военную судьбу.
Военкомат передал меня в распоряжение ПУРа, а Политическое управление
Красной Армии направило в седьмой отдел Волховского фронта. Седьмой отдел -
это контрпропаганда.
Но прежде чем говорить о войне, расскажу о двух своих литературных
дебютах. Первый, устный, совпал по времени с моим переходом из медицинского
института во ВГИК.
Я выступил с чтением рассказа на вечере начинающих авторов в клубе
писателей, Кроме меня, там читали Иван Меньшиков, ставший впоследствии
большим моим другом, и поэт Иван Бауков. Оба выступили успешно, особенно
Бауков. Меня освистали, почти буквально. Рассказ мой был о том, как
семнадцатилетний парень хочет добиться любви взрослой женщины, но отступает,
поняв свою жалкую незрелость. Впрочем, конец едва ли кто слышал из-за смеха,
издевательских и негодующих выкриков. Необычной и раздражающей оказалась
сама тема рассказа; начинающему автору приличествовало прочесть рассказ о
пограничнике с собакой или об ударном труде. Поначалу меня ошеломила не сама
брань, а то, что отчим, которому я свято верил, мог допустить меня к