"Юрий Нагибин. Время жить" - читать интересную книгу автора

Долгое время я, уже достаточно взрослый парень, верил, что всю жизнь
проношу шляпу с пером и мушкетерский плащ. Но в тринадцать лет я без боли и
сожаления расстался с этими ребяческими мечтами. Во мне проснулось сердце, я
влюбился в девушку старше меня на два года и как бы перешел душевно в другой
"вес". Любовь моя, как обычно бывает с первой любовью, оказалась неудачной,
и я всецело предался спорту и общественной работе. Учился я на одни
пятерки - главным образом потому, что не чувствовал особой склонности ни к
одному предмету.
Вот тут и наступила пора варки гуталина и смутной, тщательно таимой от
всех неуверенности, что я действительно стану ниженером.
Зато все уверенней я чувствовал себя на футбольном поле. Тогдашний
тренер "Локомотива" Жюль Лимбек предсказывал мне большое будущее. Он обещал
ввести меня к восемнадцати годам в дубль мастеров. Но моя мать не хотела
смириться с мыслью, что она в муках рожала и вспаивала голодным молоком
левого хавбека или правого инсайца(?). Видимо, под ее нажимом отчим все чаще
убеждал меня что-нибудь написать. Да, вот так искусственно, не по
собственному неотвратимому позыву, а под давлением извне началась моя
литературная жизнь.
Я написал рассказ о лыжной прогулке, которую мы предприняли всем
классом в один из выходных дней. Отчим прочел и больше не просил меня
писать. Конечно, рассказ был плох, и все же я с полным основанием считаю,
что уже в первой попытке определился мой столбовой литературный путь: не
придумывать, идти впрямую от жизни, "копаться" в материале действительности,
стремясь найти в ней как можно больше.
Я отлично понял молчание отчима и не пытался оспорить уничтожающую
оценку, скрывавшуюся за этим молчанием. Но писание захватило меня. С
глубоким удивлением обнаружил я, как от самой необходимости перенести на
бумагу несложные впечатления дня и черты хорошо знакомых людей странно
углубились и расширились все связанные с этой немудреной прогулкой
переживания и наблюдения. Я по-новому увидел моих школьных товарищей и
нежданно сложный, тонкий и запутанный узор их отношений. Оказывается,
писание - это постижение жизни...
Я стал писать, но уже тайно от своих близких. Мне захотелось
разобраться в себе, понять наконец, с кем сосуществую вот уже семнадцать лет
и кто не порадовал меня ни одним самостоятельным решением, выбором,
поступком. Это была не отвлеченная, а жизненно важная задача, я должен был
найти себя. Повесть-рассуждение, которую я не просто писал ночи напролет, а
как-то извлекал, изживал из себя, так и называлась "Я". Тут не было
нескромности, ибо злосчастное "Я" подвергалось беспощадному анализу и
жесточайшему осуждению. Помимо же всего, это был шаг на пути к взрослости,
которую, как мне порой кажется, я в общем-то миновал, сразу перешагнув в
старость.
Однажды я "забыл" на столе свою писанину, и отчим понял это
"приглашение к танцу". Он прочел незаконченную повесть и сказал:
- Видимо, ты всерьез занедужил этой болезнью. Пиши. Если, на худой
конец, у тебя не окажется таланта, станешь литературным критиком.
Начался новый этап литературной учебы. Отчим доводил меня до отчаяния
своей требовательностью. Порой я начинал ненавидеть слова, но оторвать меня
от бумаги было делом мудреным.
Все же, когда я закончил школу и получил аттестат с золотой каемкой,