"Юрий Нагибин. Певучая душа России" - читать интересную книгу автора

правдоподобием спектакль оставался бесконечно далек от удручающего реализма
театра-студии.
Там на сцене был оборудован настоящий врачебный кабинет доктора Бартоло
со всевозможными медицинскими принадлежностями: инструментами, колбами,
ретортами, банками с мазями и бутылочками с лекарствами, клистирными
кружками, плевательницами, зубоврачебным креслом, лежаком для больных,
человечьим скелетом и полками со справочной литературой. Я хорошо помню, как
трудно приходилось артистам в этом перенасыщенном реалиями помещении, каким
неестественным казалось их пение среди медицинских причиндалов и до чего
несчастное лицо было у неплохого тенора Смирнова, исполнявшего графа
Альмавиву.
Опера и натурализм несовместимы. Условность лежит в самом существе
оперного искусства: раз люди там не разговаривают, а поют, житейское
правдоподобие не только исключается, оно губительно. Все на сцене должно
быть подчинено пению, и, лишь когда это достигнуто, режиссерская фантазия
может изощряться в поисках каких-то новых, интересных форм подачи действия.
Но мешать певцам режиссер не должен.
Мне вспоминается спектакль "Фра-Дьяволо", спасенный успехом Лемешева в
главной роли и сдерживающим его влиянием во время работы от попыток молодого
режиссера Г. Ансимова засуетить оперу в духе того житейского правдоподобия,
которое давно себя скомпрометировало. На этой истории я остановлюсь
подробнее, поскольку о ней серьезно, доказательно, хотя и с обычной
деликатностью говорит Лемешев в своих мемуарах и куда менее доказательно,
зато многословно, развязно и неделикатно в отношении покойного большого
артиста разглагольствует Г. Ансимов в книге "Режиссер в музыкальном театре".
На заре туманной юности мы встретились с Г. Ансимовым в одном
гостеприимном московском доме. Тогда мне очень хотелось узнать, почему у
него словно бы обрубленная фамилия: естественно было бы - Анисимов. Нечто
подобное случилось с дальней родней моей матери. Ее тетка была замужем за
популярным в свое время театральным издателем Соедовым. К сожалению, он был
не только видным театралом, но и довольно рисковым дельцом. Некоторые дела
он обделывал с наезжавшим в Москву Распутиным, да, тем самым старцем, одним
из пресловутых героев нашей литературы и кино. Когда их накрыли, старец,
конечно, вышел сухим из воды и защитил компаньона. Издатель-коммерсант
отделался своеобразным наказанием. Он принадлежал к старинному, уважаемому
роду Мясоедовых. Если помните, из Мясоедовых был тот тупейший лицеист,
которому Дельвиг предлагал справлять именины в День усекновения главы. Из
Мясоедовых был и знаменитый художник, создатель грандиозного полотна об
исходе протопопа Аввакума. Так вот, велением государя у издателя Мясоедова
отняли первый слог фамилии, и он стал Соедовым. "Ансимов" не дворянская
фамилия, и меня крайне занимало, за какие провинности мирской сход или
торговые ряды лишили предка режиссера - сам он еще не успел проштрафиться -
буквы "и" в фамилии, но не решился спросить.
И вот я держу в руках книжку Г. Ансимова - образец саморекламы и по
тексту, и по оформлению, и по иллюстративному материалу - с неприличной
главой о С. Я. Лемешеве и понимаю, как все не случайно в мире. Для начала Г.
Ансимов уточняет, чтобы не было у читателя сомнений, о каком Лемешеве пойдет
речь: "баловень зрителей и особенно зрительниц" (курсив мой. - Ю. Н.).
Оставим в стороне бестактность дешевой подковырки, - ведь это говорится об
умершем великом артисте, который не может себя защитить, на чем и строится