"Юрий Нагибин. Музыканты (Повести) " - читать интересную книгу автора

чести".
Под уклон дней Юрий Голицын решил написать воспоминания. Он составил
весьма подробный конспект и несколько талантливых набросков, относящихся к
разным периодам его жизни; мемуары так и остались в замысле. В той части,
где конспект касается его детских лет, пестрят такие записи: "Пущенная
чернильница в M. Chaplon... Избиение француза Chaplon воспитанниками
пансиона Робуша в Харькове... Скандал мой с директором Метлеркампфом. -
Пущенные в него часы. - Небывалый способ наказания шиповником... Пансион
Тритена. - Безнравственность этого заведения и безобразия самого
Тритена. - Я уже не дитя!"
Никаких подробностей князь не сообщал, да в них едва ли есть нужда.
Как уже говорилось, Николай Борисович поспешил скинуть с себя
докучные путы опекунства, когда сын находился в самом нежном возрасте;
вместо одного полупризрачного отца Юрка получил кучу незримых
покровителей, на которых ему нечего было жаловаться: любое его желание,
любой каприз выполнялись беспрекословно, хотя и с некоторой канителью. Со
школьным образованием Юрки дело явно не заладилось, к тому же рано и резко
обрисовавшийся характер сына сулил немало тревог, и любящий тишину Николай
Борисович благоразумно решил проложить между собой и Юркой тысячу верст,
отправив его в Петербург для поступления в Пажеский корпус.
Юрка не испытывал тяги к военной службе, был слишком распущен,
своеволен и ничуть не склонен к подчинению даже слабой дисциплине. В нем с
мальчишеских лет причудливо уживались мечты о светских победах с тягой к
сельской жизни, вроде бы чуждой его живой, горячей и подвижной натуре.
Возможно, в нем звучали родовые голоса? Но Пажеский корпус был доступен
лишь сыновьям лиц III класса, а Николай Борисович дослужился в армии
только до полковничьего чина. Надежду на избавление от Юрки он черпал в
давнем полуобещании государя.
Несколько лет назад, когда Юрка жил у своей тетки княгини Екатерины
Александровны Долгоруковой, терроризируя ее гостей и весь дом и, тем не
менее, пользуясь всеобщей любовью, его взяли во дворец на детский
костюмированный бал. Он был одет испанским пажом. Роскошный костюм с
кружевами, лентами, золотым шитьем и буфами необыкновенно шел стройному
мальчику, и, когда он ловко вел свою кузину в полонезе, вызывая
восхищенный шепот придворных, на него обратил милостивое внимание
император Николай I.
- Кто этот прелестный паж в красном костюме? - спросил он
обер-камергера престарелого графа Головкина.
- Мой правнук Голицын, ваше императорское величество, - с грациозным
поклоном вельможи екатерининских времен ответил старый царедворец и
льстиво добавил: - От вашего величества зависит превратить его из красного
в зеленый.
Николай не принадлежал к "быстрым разумом Невтонам", он уставился
рачьими глазами на Головкина, поняв поначалу лишь одно, что к нему
обратились с замаскированной просьбой, чего он не терпел на балах, но
затем смекнул, что почтенный старец намекает на Пажеский корпус.
- Какого он Голицына сын? - строго спросил государь.
- Николая Борисовича, ваше величество.
- Штафирки? Музыканта?
- Он дрался под Бородином, проделал персидскую кампанию и вышел в