"Юрий Нагибин. Музыканты (Повести) " - читать интересную книгу автора

утешаться прекрасным сыром и шабли". "Как хочешь, мой мальчик", -
самодовольно сказал Николай Борисович и потянулся за крылышком цыпленка.
Он не заметил, что Юрка сунул ему в карман кусочек благоуханного сыра.
Перед отъездом, сказав, что он весь пропах "гессенской заразой" -
чувствительный нос учуял что-то сквозь насморочную слизь, - старый князь
спрыснулся крепчайшими духами и в отменном расположении духа отправился с
визитами. Каково же было его недоумение, перешедшее вскоре в ужас, когда и
в элегантных будуарах он чувствовал гнилостный запах, а дамы, беседуя с
ним, держали у носа платок.
Он требовал, чтобы швейцары осматривали его туалет, но все на нем
было чисто и безукоризненно. В конце концов, совершенно убитый, он
вынужден был прервать визиты и вернуться домой. Ему захотелось поделиться
с сыном своей неудачей, но камердинер, помогавший ему раздеваться, сказал,
что тот внезапно собрался и поехал с визитами. "Странно!.. - промолвил
сбитый с толку князь. - Скажи-ка, любезный, а ты ничего не чувствуешь?" -
и он пошевелил в воздухе пальцами. "Как не чувствовать, ваше сиятельство,
когда вы изволите носить при себе столь ароматный продукт!" - и камердинер
извлек из заднего кармана княжеских брюк смердящий кусочек. Князь
расхохотался, ему понравилось, что сын прибегнул к столь низменной уловке,
как бы признав тем самым превосходство отца, которого не мог осилить ни
внешностью, ни умом, ни обаянием, а лишь куском червивого сыра. Кроме
того, при всей утонченности он был страстным поклонником кюре из Медона,
равно и Боккаччо, - безобразная выходка в панурговом духе доставила ему
радость погружения в пряное веселие ренессанса.
Но все это случилось гораздо позже, когда для Юрки пришла пора
мятежной юности, а до этого было много всякой, не слишком веселой жизни.
Николай Борисович недолго вдовствовал: через два года после смерти жены он
сочетался по любви вторым браком. В знак протеста сын отказался
присутствовать при брачной церемонии. Насильно облаченный в нарядный
костюмчик, он забился в угол и не дал себя извлечь оттуда, несмотря на все
усилия родных, мамушек и дюжих дворовых. Он брыкался, кусался, дрался,
ревел и визжал, будто его режут. После этого Николай Борисович
окончательно отступился от своего первенца, доверив его любовному, но
бестолковому попечению мамушек, теток, бабушек. Потом настал черед
гувернеров и учителей. Число семь - роковое в зоревой жизни Юрки Голицына:
у него было семь кормилиц, семь нянек, семь гувернеров и семь учебных
заведений. Можно подумать, что отсюда пошла поговорка: у семи нянек дитя
без глаза. Трудно понять, почему он действительно не окривел, и еще
труднее - почему не окривели его попечители. Чуть что, он пускал в ход
кулаки, нисколько не сообразуясь ни с возрастом, ни с положением, ни с
физической силой истинного или воображаемого обидчика. Уже в Пажеском
корпусе он неутомимо дрался на шпагах, лишь маской защищая лицо и
пренебрегая остальными доспехами; войдя в раж, он продолжал ожесточенно
сражаться с исколотой рукой, с кровоточащими ранами по всему телу. Он был
отважным и ловким бойцом, но пренебрегал обороной, верный одному призыву:
вперед, в атаку! Сражаясь так яростно и кроваво, он сам редко наносил раны
товарищам, сострадая чужой боли. Это первый и далеко не побочный признак
художественной натуры - бережность к любой жизни. Вот почему ни меткий
Пушкин, ни отличный стрелок и фехтовальщик Лермонтов, ни бесстрашный
Кюхельбекер не побеждали ни на одной дуэли, а первые двое пали на "поле