"Юрий Маркович Нагибин. Сильнее всех иных велений (Князь Юрка Голицын)" - читать интересную книгу автора

исполнялся - по контрасту - великим религиозным усердием, от которого солоно
бывало окружающим.
Войдя в быт крестьян, с которыми он обходился отечески строго,
тщательно наблюдая, чтобы бурмистр не заставлял их работать больше трех дней
в неделю на барина (придет время, он вовсе отменит барщину), навещая
больных - при всей своей мнительности, - врачуя их нехитрыми лекарствами, а
также возложением рук, по примеру старых французских королей, Голицын
обнаружил вскоре зияющие бездны невежества. Не в том дело, что почти никто
не умел ни читать, ни писать, даже к азбуке не прикасался, но эти темные
люди не знали ни молитв, ни заповедей. Голицын набросился на священников,
требуя, чтобы не мешкая была заделана брешь в религиозном образовании
народа. Он запретил венчать, если жених и невеста не выдержат
соответственного экзамена. Конечно, это было ни с чем не сообразно, но в
Салтыках уже убедились, что против барина не пойдешь. Началось повальное
обучение. Мужики и бабы до одурения талдычили про себя молитвы: в поле и на
току, во саду ли, в огороде, у печи и на печи; мальчишки - пася гусей, скача
на неоседланных лошадях в ночное, расквашивая друг дружке носы; девчонки -
играя в тряпичные куклы, подсобляя матери по хозяйству. Молитвенное
бормотание, подобно комариному, шмелиному или мушиному гуду, стояло над
селом. Особенно усердствовали те двадцать пар, которые готовились к венцу.
Парней наставлял священник, с девками занималась княгиня Голицына, но, как
ни старались пастыри и паства, дело шло туго, не удерживали крепкие
крестьянские головы, споро соображавшие в полевых работах, торговле и
домашнем деле, божественную муть и ни к чему не применимые правила,
отвергаемые всем опытом их жизни. Когда же богомольный князь отлучился в
Тамбов по дворянским заботам, Екатерина Николаевна уговорила священника
быстро всех обвенчать.
Счастье молодоженов было непродолжительным. Князь вернулся из отлучки
и, узнав, что венчание произведено без строгого экзамена, устроил
переэкзаменовку и обличил всех в чудовищном невежестве. Ничтоже сумняшеся он
отменил свершенное перед лицом бога таинство, баб отослал на переподготовку
к княгине, которую подверг немилости за обман, мужиками занялся сам. Молодые
люди, разъединенные таким жестоким образом, с надсадой вызубрили положенное
и были допущены к отправлению супружеских обязанностей.
Надо сказать, что молодую княгиню, воспитанную в духе истинного
благочестия, к тому же натерпевшуюся от нравных повадок матери, отнюдь не
восхищала подобная деятельность мужа, и первая легкая трещинка пронизала их
отношения.
Но князь проявлял и совсем другие черты характера. Он был ласков и
внимателен к дворне. Со всех людских к Голицыну приносили обеды на пробу;
если было невкусно, нежирно или пресно, он бранил эконома и приказывал
заменить кушанье. Соседи-помещики сетовали, что князь балует своих людей, на
что тот отвечал вызывающе: "Я живу для людей, а не для собак, у меня и
псарни-то нет". Псарня, правда, была, но сам Юрка не любил ни гона, ни ружья
и устраивал охоты с борзыми и гончими лишь для окрестных помещиков, ибо так
поступали все большие баре. Вообще в молодые годы Голицын многое делал из
подражания. Дегустирование дворовых щей да каши пошло от прабабушки Дуниной,
рассказывающей, что генералиссимус Суворов непременно пробовал из
солдатского котла. Подражателен был и Юркин вельможный демократизм,
расцветавший пышным цветом на Пасху. На пасхальной службе все, селяне,