"Юрий Маркович Нагибин. Сильнее всех иных велений (Князь Юрка Голицын)" - читать интересную книгу автора

самим благочинным. По окончании службы он приветил усердного богомольца,
узнал, что это князь Голицын, чем, естественно, был немало польщен. Князь
поразил и обрадовал священника глубоким знанием всех тонкостей евхаристии,
столь редким, почти небывалым в современном юношестве, а осведомленность его
в акафистах и псалмах была прямо-таки уму непостижимой.
Из церкви князь прошел к управляющему имением, назвался, откушал чай,
важно беседуя о нуждах края, - обрывки случайно услышанных разговоров в
приемной и кабинете дяди-губернатора, - особенно занимали ум молодого
помещика тонкорунные овцы, увеличение посевов кукурузы, дающей небывалый
нагул мяса, и нужды дворянства в связи с назревавшей необходимостью
экономической реформы. Старый и честный управляющий никогда не встречал
среди молодых помещиков столь ответственного, серьезного и глубокого
понимания своих обязанностей перед обществом. Князь скромно отклонил
предложение быть представленным генеральше Дуниной, сказав, что считает себя
не вправе беспокоить столь почтенную даму, свидетельницу блистательных побед
России и деяний величайших мужей, просил выразить ей свое высочайшее
уважение и укатил на караковой тройке, впряженной в легкую английскую
коляску, - красивый, как герои Древней Греции, скромный, как девушка, и чуть
меланхолический от двойной заботы, обременяющей душу: личной и общественной.
Вся дворня и все не занятые в поле селяне выбежали на улицы, чтобы
посмотреть на чудесного зашельца, будто с неба спустившегося в их сонную
тишину.
Конечно, генеральше было немедленно доложено о явлении князя со
всевозможными лестными и для него, и для нее преувеличениями. Не верящая в
современную молодежь, как все выходцы из другой эпохи, генеральша была
очарована его набожностью, скромностью и серьезностью, взволновалась
описанием его богатырской стати, пробудившей память о князе Таврическом,
который был к ней весьма неравнодушен, и что-то молодое, не убитое годами,
всколыхнулось в ней. До слез тронула горячая молитва влюбленного князя. Да,
так любить могли лишь колоссы ее дней, а нынешняя мелюзга только приданым
интересуется.
Генеральша Дунина была последней представительницей того
патриархального самодурства, которое рудиментарно сохранилось в Юрке
Голицыне. К примеру: своих дочерей она выдавала замуж по старшинству. Когда
приехал свататься пожилой генерал Н., на очереди оказалась миловидная
личиком, но горбатенькая дочь. Генерал смутился, он метил на ее младшую
сестру. "Ишь рассластился, старый хрыч, - сказала генеральша. - Бери, что
дают". Тот послушался и никогда не жалел об этом.
Естественно, что привыкшая поступать подобным образом генеральша сразу
подумала, что знатного и просвещенного юношу, набившего шишки на лоб в ее
домашней церкви, следовало бы окрутить с одной из бесчисленных правнучек,
что, кстати, излечило бы его от неудачной любви. Написав в Харьков, Дунина с
восторгом узнала, что господь бог, предупреждая ее желания, поселил
страстную любовь в сердце князя к одной из самых невзрачных ее правнучек
Кате Бахметьевой. Узнала она также, что он держит церковный хор, сам отменно
поет на клиросе, но при этом пользуется репутацией бретера, дебошира и
насмешника. Такими были и лучшие мужчины ее времени, совмещавшие глубокую
веру и безрассудную отвагу с необузданным разгулом и чудачествами в часы
отдохновения. Граф Суворов кукарекал и руками размахивал, будто петушьими
крылами, а самого Бонапарте победил. Григорий Потемкин в кабаке глаз