"Юрий Маркович Нагибин. Сильнее всех иных велений (Князь Юрка Голицын)" - читать интересную книгу автора

по-французски, но, как уже говорилось, Юрка не умел писать толком ни на
одном языке. У грамматики любви свои законы, и Катя, переставшая скрывать
свое чувство и от себя, и от любимого, целовала корявые и неграмотные
строчки.
Конечно, князь не мог довольствоваться перепиской, ему необходимо было
видеть Катю. И вот однажды на реке, протекавшей через огромный сад
Бахметьевых, показалась гондола, лакированная венецианская гондола с
задранной кормой, устланная ковровыми дорожками, с гондольером в расшитой
шелком и бисером короткой курточке, с двумя смуглыми горбоносыми гитаристами
и рослым кудрявым певцом в роскошном одеянии из бархата цвета раздавленной
вишни и серебристой парчи: на всех, кроме гондольера, были бархатные
полумаски. Простор огласился звуками хорошо поставленного баритона, певшего
о любви, звездах, тоске, любви и море - брачном ложе и могиле влюбленных.
Предупрежденная заранее козочкой, Катя первая оказалась на берегу реки,
за ней во весь дух примчались сестры, дворня и приживалы, затем пожаловали и
хозяева дома.
Итальянцы в Харькове!.. Было от чего потерять голову. Последний раз
итальянцев видели в Харькове два года назад. Они выступали в летнем
городском театре - пели, танцевали, кидали ножи друг в дружку, не причиняя
увечий. Когда они чуть поспешно уехали, распространился слух, что потомки
древних римлян прибыли из Молдавии, где пользовались повышенным вниманием
полиции. На этот раз все поняли, что имеют дело с настоящими итальянцами.
Ликованию не было предела. Итальянцы исполнили серенаду и уплыли на своей
едва колышущей воду длинной лодке. Лишь сам Бахметьев - старый жандармский
волк - учуял неладное и без труда докопался до истины. Катю стали запирать,
и козочка напрасно томилась в кустах с запиской под зеленой ленточкой.
Надо было искать новые пути. Голицын сведал, что неподалеку от Харькова
в своем имении Водолаги доживает прабабушка его возлюбленной, древняя Мария
Дмитриевна Дунина, вдова екатерининского генерал-аншефа, соратника
Потемкина, Румянцева и Суворова. Генерал Дунин не терпел разлуки с любимой
женой, и с дней Очаковской осады Мария Дмитриевна неизменно находилась при
муже. Знаменитые главнокомандующие не только мирились с этим, но и чтили
отважную, преданную, прямую до резкости женщину. Она родила шесть дочерей и
единственного сына, погибшего в Бородинском сражении. Он был назначен
состоять при главнокомандующем, но сказал: "Пока идет сражение, я, сын
израненного генерала, должен быть с полком. Я адъютант после сего". Но
никакого "после" уже не было. Когда Марии Дмитриевне привезли известие о
гибели сына, она спросила только: "Как он погиб?" - "Как герой", - ответили
ей. "И слава богу!" - сказала она, не проронив слезинки.
Она вдовела без малого полвека, у нее было двадцать четыре внука и
семьдесят два правнука, все молились на нее, как на икону. Живая история:
она видела капризы, дикие выходки и тоску Потемкина, чудачества Суворова,
живописное самодурство Румянцева, ей было пресно среди нынешних прилизанных,
послушных, правильных в каждом жесте и слове людишек. На том и строился
расчет Голицына.
План был до гениальности прост и доказывал, что восемнадцатилетний
лентяй, кутила и безобразник неплохо знал людей. Он приехал в Водолаги к
поздней обедне и в малонаселенной церкви истово молился, прося господа
ниспослать ему милость: дать в жены ту, которую он любит больше собственной
жизни. Жаркие эти моления были подслушаны старушками из церковной десятки и