"Юрий Маркович Нагибин. Сильнее всех иных велений (Князь Юрка Голицын)" - читать интересную книгу автора

цыгане, сулящие уступить за бесценок настоящего орловца, смуглые азиаты в
тюбетейках и стеганых халатах, разрумянившиеся лица баб и девок - вся
пленительная пестрота и суета настолько задурила крестьянские головы, что
Голицын не услышал ожидаемого "ура", не узрел всеобщего коленопреклонения.
Правда, когда зеленая с золотом коляска въехала на плотину, ударили
колокола, но благовест потонул в грубом шуме расходившейся ярмарки, а
духовенство не вышло навстречу с хоругвями и святой водой.
Было от чего прийти в ярость и человеку не столь горячему, как Юрка.
Никем не встреченный, словно рядовой прихожанин, вошел он в храм, окинул
орлим оком его ненаселенность и тут же обнаружил непорядок, да что там -
святотатство!
В боковом приделе, у иконы Божьей матери, пономарь, с длинными сальными
косицами, ругал матерно черных старушек, похожих на летучих мышей. Крепко
подвыпивший и впавший в скверну, церковнослужитель придумал такую методу:
только поставит старушечка свечку в заляпанный воском свечник, как он тут же
эту свечечку вынимает, гасит, послюнив пальцы, и прячет в карман. А потом
все нахищенное снова пустит в оборот, а выручку пропьет в кабаке. Старушки
бессильно протестовали.
Юрка глазам своим не верил. Как мудры речения простого народа:
"Пономарь близко святости топчется, а во святых нету их". Вспомнилось и
другое: рыба гниет с головы. Чего ждать от темной деревенщины, очумевшей от
ярмарочного разгула, коли само духовенство такой пример подает? Этот вот
пьянчуга и вор не встретил на паперти князя своего, только вполсилы брякнул
раз-другой в колокол - и шасть старушечьи свечечки, на последний грошик
купленные, прикарманивать. Да еще сквернословит, прихожанок забижает и
господу в лицо плюет! И все это во время святой службы!..
Юрка подошел, молча накрутил на руку сальные косицы пономаря и провел
его через всю церковь к алтарю, где священник совершал проскомидию. Голицын
переложил власы пономаря из правой руки в левую, осенил себя крестом и своим
звучным голосом, смягчить который мешали и оскорбленное религиозное чувство,
и долг реформатора, и гулкость храмовых пространств, сообщил о бесчинстве
пономаря и потребовал сурового для него наказания. Ему и на ум не вспало,
что бесчинство совершает он сам. "Вы не на конюшне, ваше сиятельство, а в
храме", - прошелестел шепот священника, а бледно-голубой взгляд укоризненно
скользнул по могучей фигуре блюстителя храмовой чистоты, после чего поп
спокойно продолжал службу. Голицын понял, как глубоко зашла порча и сколь
своевремен был его приезд, но не стал пререкаться перед алтарем, а тем же
макаром провел пономаря через храм, выволок на паперть и здесь дал волю
своему гневу. Рыча, аки лев, он сорвал с пономаря стихарь и велел посадить
его под арест при конторе, а благочинного вызвать в дом для наставления.
Старый умный священник не заставил себя долго ждать. Хладнокровно
претерпел княжеские громы и молнии, заверил, что с пономаря строго
спросится, и просил отпустить его из княжеского узилища для отправления
положенных обязанностей, ибо заменить некем.
Несколько остыв и утомившись этой пустой и неяркой историей, к тому же
уверенный, что дал хороший урок нерадивым пастырям, Голицын приказал выгнать
пономаря из места временного заключения. И тут, внезапно наскучив всем
окружающим, не пожелав даже свидеться со своими "детьми", заигравшимися в
ярмарку, Юрка решил ограничиться для начала лишь церковной реформой,
остальное отложить до лучших дней, и ускакал в Харьков на приготовленное ему