"Юрий Маркович Нагибин. Сильнее всех иных велений (Князь Юрка Голицын)" - читать интересную книгу автора

- Ты о себе лучше подумай, - нахмурился Николай. - Недоволен я тобой,
Голицын. Не такого я от тебя ждал.
Слезы наполнили уголки теплых светло-карих глаз.
- Если так, государь, если я... - голос прервался, огромным усилием
воли юноша проглотил слезный ком, пытаясь скрыть недостойную мужчины и воина
слабость. - Нет мне пощады... Накажите меня, ваше величество, без всякого
снисхождения.
Николай любил трепет. Не подобострастие, а изнутри, из живота идущую
растерянность перед величием, воплощенным в его особе.
- Ладно, ладно, Голицын. Вижу твое раскаяние. И верю, что из тебя еще
сделают хорошего человека.
Николай повернулся и пошел прочь, прямой, будто кол проглотил, в
натянутых чуть не вразрыв лосинах и высоченных сочно ступающих сапогах.
"Экая дубина! - думал Юрка. - Ишь, следствие учредил, как над теми...
Сам взялся допрашивать и позволил двум мальчишкам обвести себя вокруг
пальца. А мы и сговориться толком не успели. Я наугад лепил, и все - в
точку. Знал, каков графчик ни на есть, товарища сроду не выдаст. "А нам
донесли о заправской дуэли", - передразнил он голос Николая. - А как же
те?.. - резанула мысль. - Как же они оплошали! Зрелые люди, светлые головы,
с идеей, с жизненным опытом, и поддались такому дурню!.. Наивные они были,
доверчивые, как дети. Разве не детская это мысль: совершить переворот под
Константина и жену его Конституцию! Поверить трудно!.. А ведь было, все
было, и виселица была, и Нерчинский острог..."
- Коль славен наш господь в Сионе!.. - попробовал запеть Юрка, чтоб
перебить тягостные мысли, и словно поперхнулся гимном. - Плыви, моя гондола,
озарена луной!.. - нет, баркарола тоже не пошла.
Не было в нем музыки и не будет, пока он не выплюнет из себя обожаемого
монарха. "Пропади все пропадом! - решил он. - Пойду к девкам".
Поскольку занятия были в самом разгаре, пришлось спуститься по
водосточной трубе во двор, пересечь его, хоронясь за подстриженными
деревьями, перелезть через забор с риском нарваться на прохожего офицера, но
бог милостив - он уже на Садовой, отсюда до девок рукой подать, за углом,
против Апраксина рынка.
...В свою очередь Николай, уже покинув Пажеский корпус, ощутил
неприятный осадок от разговора с кадетом. Вроде все было как надо.
Невиновность Голицына - вне сомнения, раскаяние в мелких прегрешениях - до
слез искренне; собою Николай был тоже доволен: он быстро установил истину,
отмел очередную глупую сплетню, держал себя строго и отечески, как и
подобает государю с будущим защитником отечества. И все же что-то ему
мешало. Что?.. Ответ ускользал, и Николай вдруг решил, что надо
удовлетворить ходатайство генерал-лейтенанта Дубельта об увеличении штата
тайной полиции еще на семьдесят человек. В чем, в чем, а в сыскном деле
нельзя скаредничать. И тут умный, радетельный Леонтий Васильевич сплоховал:
увеличить штат надо не на семьдесят, а на сто человек! И, представив себе
удивленно-обрадованно-смущенное лицо Дубельта, когда он увидит царскую
резолюцию, Николай обрел хорошее настроение. Не надо ждать дурного от добрых
и наивных великанов; их производят на свет для единственного боя, в котором
им предназначено сложить голову за бога, царя и отечество. А один убитый -
это даром потраченная врагом пуля, - народу в России все равно хоть
завались. Окончательно успокоившись насчет Голицына и даже возлюбив его,