"Владимир Набоков. Смотри на арлекинов!" - читать интересную книгу автора

жаркой стране далеко-далеко от дома. Порой, когда мне случа-
ется заработаться допоздна, и лазутчики разума больше не шлют
донесений, шевеление неточного слова отзывается в памяти сох-
лым бисквитом, зажатым в большой неповоротливой лапе попугая.
Не помню, чтобы я успел повидать Ирис до обеда (а может
быть, это ее спина помаячила мне у витражного окна на лестни-
це, когда я прошмыгнул от salle d'eau с его конфузами в мою
аскетичную комнату). Предусмотрительный Ивор уверил меня, что
она - глухонемая и притом такая стеснительная, что даже те-
перь, на двадцать первом году, никак не заставит себя вы-
учиться читать по мужским губам. Это показалось мне странным.
Я всегда полагал, что данная немочь облекает страдальца в аб-
солютно надежный панцырь, прозрачный и крепкий, как непроби-
ваемое стекло, и внутри него ни озорство, ни позор сушество-
вать не могут. Брат с сестрой объяснялись на языке знаков,
пользуясь азбукой, сочиненной ими в детстве и выдержавшей с
тех пор несколько переработанных изданий. Нынешнее включало
несообразно замысловатые жесты низкого рода пантомимы, - ско-
рее пародия предметов, чем символы их. Я, было, сунулся с
какой-то нелепой собственной лептой, но Ивор сурово попросил
меня не валять дурака: она очень легко обижается. Все это
(вместе с сердитой служанкой, старой канниццианкой, грохотав-
шей тарелками где-то за рамкою рампы) принадлежало к другой
жизни, к другой книге, к миру неуследимо кровосмесительных
игр, которого я еще не создал сознательно.
Оба были невеликими ростом, но замечательно сложенными
молодыми людьми, семейственное же их сходство было несомнен-
ное, притом, что Ивор имел внешность вполне простецкую - ры-
жеватый, веснушчатый, - а она была смуглой красавицей с чер-
ной короткою стрижкой и глазами цвета ясного меда. Не помню
платья, что было на ней в нашу первую встречу, но знаю, что
тонкие руки ее оставались голы и впивались мне в душу со вся-
кой пальмовой рощицей и осажденным медузами островком, какие
она чертила по воздуху, пока ее братец переводил мне эти узо-
ры идиотским суфлерским шопотом. Я был отомщен после обеда.
Ивор отправился за моим виски. В безгрешных сумерках мы с
Ирис стояли на террасе. Я раскурил трубку, и Ирис, бедром
приткнувшись к перилам, плавным русалочьим взмахом, имеющим
изобразить волну, указала на марево береговых огней в разва-
ле черных, как тушь, холмов. Тут в гостиной за нами зазвонил
телефон, и она стремительно обернулась, - но с прелестным
присутствием духа обратила этот порыв в беспечный танец с
шалью. Между тем, Ивор уже скользил по паркету в сторону те-
лефона, - услышать, что понадобилось Нине Лесерф или кому-то
еще из соседей. Ирис и я, мы любили в поздней нашей близости
вспоминать эту сцену разоблачения, - Ивор несет нам стаканы,
чтобы отпраздновать ее сказочное выздоровление, а она, не
обинуясь его присутствием, легкой кистью накрывает мои кос-
тяшки: я стоял, с преувеличенным негодованием вцепившись в
перила, и не был, бедный дурак, достаточно скор, чтобы при-