"Владимир Набоков. Смотри на арлекинов!" - читать интересную книгу автора

обширном романе, одна пухлая длань его покоилась на грифоне
подлокотника, другая, украшенная перстнем с печаткой, вертела
на стоявшем пообок турецком столике нечто, походившее на та-
бакерку, но содержавшее запас бисерных пилюлек от кашля - да-
же скорей капелюшек - зеленых, сиреневых и, помнится мне,
коралловых. Должен прибавить, что определенные сведения, впо-
следствии мной полученные, показали, сколь гнусно я заблуж-
дался, предполагая в нем что-то отличное от полуотеческого
интереса ко мне, равно как и к другому молодому человеку, сы-
ну известной санкт-петербургской кокотки, предпочитавшей ко-
ляске двуместный электрический экипаж; но довольно нам пожи-
рать этот бисер.


3.

Вернемся в Карнаво, к моему багажу и к Ивору Блэку, что тащит
его, изображая невесть какие мучения и бормоча комический
вздор из некой рудиментарной роли.
Солнце уже светило вовсю, когда мы входили в сад, отго-
роженный от дороги каменной стеной и строем кипарисов. Эмбле-
матические ирисы окружали зеленый прудок, над которым воссе-
дала бронзовая лягушка. Из-под кудрявого каменного дуба убе-
гала между двух апельсиновых дерев гравийная дорожка. С од-
ного края лужайки эвкалипт ронял полосатую тень на парусину
шезлонга. Тут не кичливость фотографической памяти, но лишь
попытка любовного воссоздания, основанная на снимках из ста-
рой конфетной коробки с германским касатиком на крышке.
Нет смысла взбираться по трем ступенькам парадного
крыльца, "волоча за собой три тонны камней", сказал Ивор
Блэк: запасной ключ он забыл, прислуга, выбегающая на звонки,
субботними вечерами отсутствует, а с сестрой, как он уже объ-
яснял, связаться обычными средствами нет никакой возможности,
хотя она где-то там, внутри, всего верней, рыдает у себя в
спальне - это с ней всякий раз, что ожидаются гости, особенно
по уикэндам, когда они и спать никому не дают, и толкутся тут
чуть не до вторника. И мы пошли за дом, огибая кусты опунции,
цеплявшие плащ у меня на руке. Вдруг я услышал жуткий, не-
человеческий вой и посмотрел на Блэка, но невежа лишь
ухмыльнулся.
То был большой, индиговый ара с лимонной грудью и поло-
сатыми щечками, изредка пронзительно вскрикивавший, сидя на
зябком заднем крыльце. Ивор звал его "Мата Хари" - отчасти
из-за акцента, но главное, по причине его политического прош-
лого. Покойная тетушка Ивора, леди Уимберг, уже отчасти
свихнувшись (году в четырнадцатом или пятнадцатом), пригрела
старую скорбную птицу, которую, как говорили, бросил один по-
дозрительный иностранец со шрамами на лице и моноклем в гла-
зу. Птица умела сказать "алло", "Отто" и "папа" - скромный
словарь, отчего-то приводящий на ум хлопотливую семейку в