"Владимир Набоков. Смотри на арлекинов!" - читать интересную книгу автора

его вспять, обжег мне сознание ловкой карикатурой моего гово-
ра и манер. Странное я испытывал чувство: как будто от меня
оторвали кусок и бросили за борт, как будто я рванулся впе-
ред, одновременно отваливая в сторону. Второе движение возоб-
ладало, и скоро мы соединились с Ирис под дубом.
Стрекотали сверчки, сумрак заливал маленький пруд, и луч
наружного фонаря отблескивал на двух застывших машинах. Я це-
ловал ее губы, шею, бусы, губы. Она отвечала мне, разгоняя
досаду, но прежде чем ей убежать на празднично озаренную
виллу, я ей высказал все, что думал о ее идиотическом братце.
Ивор самолично принес мне ужин - прямо на столик у по-
стели, - с умело упрятанным смятеньем артиста, чье искусство
осталось неоцененным, с очаровательными извинениями за причи-
ненную мне обиду и с "у вас вышли пижамы?", а я отвечал, что,
напротив, я скорее польщен, и вообще я летом всегда сплю го-
лым, а в сад предпочел не спускаться из опасения, что неболь-
шая мигрень помешает мне встать вровень с его восхитительным
перевоплощением.
Спал я урывисто и лишь в первые послеполуночные часы не-
ощутимо впал в более глубокое забытье (без всякой на то при-
чины проиллюстрированное образом моей первой маленькой воз-
любленной - в траве, посреди плодового сада), откуда меня
грубо вытряхнуло тарахтенье мотора. Я набросил рубашку, высу-
нулся в окно, вспугнув стайку воробьев из жасмина, чья рос-
кошная поросль достигала второго этажа, и со сладостой ото-
ропью увидел, как Ивор укладывает сумку и удочку в машину,
что стояла, подрагивая, едва ли не в самом саду. Было воскре-
сенье, и я полагал, что он целый день проторчит дома, ан
глядь, - он уже уселся за руль и захлопнул дверцу. Садовник
обеими руками давал тактические наставления, тут же стоял и
пригожий мальчик садовника с метелкой для пыли из синих и
желтых перьев. Вдруг я услышал ее милый английский голос, же-
лавший брату приятного препровождения времени. Пришлось вы-
сунуться подальше, чтобы увидеть ее: она стояла на полоске
прохладной и чистой травы, босая, с голыми икрами, в ночной
сорочке с просторными рукавами, повторяя шутливые слова про-
щания, которых он расслышать уже не мог.
Через лестничную площадку я проскочил в ватер-клозет.
Несколько минут спустя, покидая бурливый, жадно давящийся
приют, я увидел ее по другую сторону лестницы. Она входила ко
мне в комнату. Моя тенниска, розовато-оранжевая, как сему-
жина, не смогла укрыть моего безмолвного нетерпения.
- Не выношу очумелого вида вставших часов, - сказала
Ирис, потянувшись коричневой нежной рукой к полке, на которую
я пристроил старенькие песочные часики, выданные мне взамен
нормального будильника. Широкий рукав ее соскользнул, и я по-
целовал душистую темную впадинку, которую мечтал поцеловать с
первого нашего дня под солнцем.
Ключ в двери не действовал, я это знал, но все же сделал
попытку, вознаградившую меня дурацким подобием вереницы щелч-