"Владимир Набоков. Комментарий к роману "Евгений Онегин"" - читать интересную книгу автора

первым входит в театр, где следит за выступлением Истоминой, которое
заканчивается к моменту появления Онегина в следующей строфе. Тут
использован прием "обгона" (он будет повторен в XXVII). Естественный переход
от Пушкина к Онегину получает изумительное временное и интонационное
выражение.

XXI-XXII: Продолжается перечисление действий Онегина. Театр ему надоел.
Французские амуры и франко-китайские драконы еще вовсю скачут по сцене, а уж
Онегин уходит и едет домой переодеться.

XXIII-XXVI: Пушкин, все еще в виде бесплотного действующего лица,
исследует онегинский кабинет. Тема эта формально вводится испытанным
временем риторическим вопросом "Изображу ль...?". В вводной части шутливых
философствований в XXIV, 9-14 упоминается Руссо, затем в катрене следующей
строфы возникает та же тема ("Обычай деспот меж людей", банальность,
прорывающаяся в различных формулировках то тут, то там по ходу романа).
Строфа XXVI содержит "профессиональное" отступление, в котором говорится о
весьма осуждаемом использовании иноплеменных слов в русском языке.
Осознанное пристрастие поэта к галлицизмам будет вновь упомянуто в
замечаниях, предшествующих "Письму Татьяны к Онегину", в гл. 3 и в гл. 8,
XIV, 13-14.

XXVII: Повторяется прием "обгона". Пушкин слишком долго задержался в
кабинете нашего щеголя, описывая его читателю, и Онегин раньше него
отправляется в особняк, где бал уже в полном разгаре. Звучит риторический
переход: "Мы лучше поспешим на бал", и Пушкин несется туда бесшумно, летучей
мышью, и, обогнав своего героя (XXVII, 5-14), первым оказывается в
освещенном доме, точь-в-точь как недавно первым очутился в театре.

XXVIII: Засим является Онегин. О его присутствии на балу говорится
только здесь, а также - ретроспективно - в строфе XXXVI.

XXIX-XXXIV: Эти шесть строф, полные стилизованной автобиографичности,
содержат самое яркое отступление первой песни. Назовем его "отступлением о
ножках"

XXXVI: Тем временем Онегин добрался до постели и крепко уснул. В 9-14
следует риторический и дидактический вопрос: "Но был ли счастлив мой
Евгений?" Отрицательный ответ дается в первой строке следующей строфы.

XXXVII-XLIV: Вереница из пяти строф (XXXIX-XLI отсутствуют) описывает
онегинский сплин. Разрыв, оставленный пропущенными строфами XXXIX-XLI,
производит впечатление долгой тоскливой зевоты. Онегин утратил интерес к
светским красавицам (XLII) и к куртизанкам (XLIII, 1-5). Он заперся нынче
дома и без всякого толку пытается писать (XLIII, 6-14) и читать (XLIV).
Онегин, не способный сочинять стихи, не склонен и к прозе, и потому не попал
в задорный цех людей, которому принадлежит Пушкин. Круг чтения Онегина,
намеченный несколькими именами в гл. 1, V и VI (Ювенал, два стиха из
"Энеиды", Адам Смит), характеризуется в гл. I, XLIV обобщенно, без имен и
названий, к нему будет вновь привлечено внимание в гл. 7, XXII и 8, XXXV.