"Владимир Набоков. Подлинная жизнь Себастьяна Найта" - читать интересную книгу автора

прошлой неделе. Ну ладно, я побежала. Большое вам спасибо.
Она унеслась, и очень медленно я стал сходить по ступеням. Большое,
мягкое, красноватое лицо м-ра Гудмена обладало - и обладает - поразительным
сходством с коровьим выменем.

Глава 7

Книга м-ра Гудмена "Трагедия Себастьяна Найта" получила прекрасную
прессу. В ведущих поденных и понедельных изданиях ей посвящались пространные
отклики. Ее называли "впечатляющей и убедительной". Автору ставили в заслугу
"полноту проникновения" в "глубоко современный" характер. Цитировались
места, показывающие как сноровисто он колет пустые орехи. Один критик зашел
даже так далеко, что снял шляпу перед м-ром Гудменом, который, добавим,
пользовался своей в основном для того, чтобы постоянно на нее садиться.
Словом, м-ра Гудмена похлопывали по плечу, хотя ему следовало бы дать по
рукам.
Что до меня, я вообще оставил бы эту книгу без внимания, будь она
просто еще одной дурной книгой, обреченной с прочими ее товарками на
забвение к следующей весне. Летейская библиотека при всей неисчислимости ее
томов останется, конечно, прискорбно неполной без стараний м-ра Гудмена. Но
как ни дурна его книга, в ней есть и еще кое-что. Незаурядность предмета
вполне механически обращает ее в спутницу выносливой славы другого человека.
Сколько ни будет памятно имя Себастьяна Найта, всегда отыщется ученый
вопрошатель, добросовестно лезущий по стремянке туда, где "Трагедия
Себастьяна Найта" стоит в полудреме между "Падением человека" Годфри Гудмена
и "Воспоминаниями о прожитом" Сэмюеля Гудрича. Следственно, если я продолжаю
о ней толковать, я это делаю ради Себастьяна Найта.
Метод м-ра Гудмена незатейлив, как и его философия. Единственная цель у
него - показать "несчастного Найта" как продукт и жертву того, что он
именует "нашим временем", хотя почему иным людям так не терпится принудить
других разделить их хронометрические концепции, для меня всегда оставалось
загадкой. "Послевоенное смятение", "послевоенное поколение" - это для м-ра
Гудмена волшебные слова, открывающие всякую дверь. Существует, однако ж,
"сезам отворись", коего чары, по-видимому, уступают чарам обыкновенной
отмычки, и боюсь, что "сезам" м-ра Гудмена как раз этого толка. Впрочем, м-р
Гудмен весьма ошибается, думая, что стоит ему взломать замок, как он сразу
что-то найдет. То есть я не хочу сказать, что м-р Гудмен думает. Он бы этого
не сумел, даже если бы постарался. В своей книге он касается только тех
идей, притягательность коих для заурядных умов вполне установлена
(коммерческим способом).
Для м-ра Гудмена молодой Себастьян Найт, "только что выпорхнувший из
резного кокона Кембриджа", - это остро чувствующий юноша в жестоком,
холодном мире. В этом мире "внешние реалии столь грубо вторгаются в
сокровеннейшие сны человека", что юная душа поневоле попадает в осаду -
перед тем, как окончательно пасть. "Война, - сообщает м-р Гудмен, даже не
зарумянившись, - изменила лик вселенной". И с немалым пылом он принимается
описывать те особые стороны послевоенной жизни, с которыми молодой человек
столкнулся "на тревожной заре своей карьеры": ощущение некоего огромного
обмана; душевная усталость и лихорадочное физическое возбуждение (пример:
"вялое распутство фокстрота"); ощущение пустоты - и его результат: вопиющая