"Владимир Набоков. Лик" - читать интересную книгу автора

мысли. И обо всем этом думая, Лик почему-то себе представлял,
что когда он умрет от разрыва сердца, а умрет он скоро, то это
непременно будет на сцене, как было с бедным, лающим Мольером,
но что смерти он не заметит, а перейдет в жизнь случайной
пьесы, вдруг по-новому расцветшей от его впадения в нее, а его
улыбающийся труп будет лежать на подмостках, высунув конец
одной ноги из-под складок опустившегося занавеса.
В конце лета "Бездна" и другие две пьесы репертуара шли в
приморском городе; Лик участвовал только в "Бездне", так что
между первым ее представлением и вторым (всего два и
намечалось) у него оказалась, как случалось обычно, неделя
свободного времени, с которым он не совсем знал, как
справиться. При этом он не выносил юга: первое выступление
прошло для него в оранжерейно-бредовой мути, с горячей каплей
краски, то висящей на кончике носа, то обжигающей верхнюю губу,
и когда во время антракта он вышел на террасу, сзади отделявшую
театр от англиканской церкви, ему показалось, что он не дотянет
до конца спектакля, а растает на сцене среди разноцветных
испарений, промеж которых вдруг пройдет в последний смертный
миг блаженная струя другой, другой жизни. Кое-как, однако, он
доиграл, несмотря на то, что в глазах двоилось от пота, а
гладкое ощущение холодных, голых рук молодой партнерши
мучительно подчеркивало таяние его ладоней. Он вернулся в свой
пансион совсем разбитый, с гулом боли в затылке и ломотой в
плечах,- и там, в темном саду, все цвело, пахло конфетами,
цыкали вовсю кузнечики, которых он, как почему-то все русские,
принимал за цикад.
Освещенная комната была санитарно бела по сравнению с
южным мраком в растворенном окне. Он раздавил пьяного, красного
комара на стене и потом долго сидел на краю постели, боясь
лечь, боясь сердцебиения. Близкое присутствие моря за окном
томило его, словно это огромное, липко-блестящее, лунной
перепонкой стянутое пространство, которое он угадывал за
лимонной рощей, было сродни булькающему и тоже стянутому сосуду
его сердца и как оно, болезненно обнаженное, ничем не было
отделено от неба, от шаркания людских ног, от невыносимого
давления музыки, играющей в ближнем баре. Он посмотрел на
дорогие часики на кисти и с болью увидел, что потерял
стеклышко,- да, проехался обшлагом по каменной ограде, когда
давеча спотыкаясь лез в гору... Они еще жили, беззащитные,
голые, как живет вскрытый хирургом орган.
Дни проходили у него в поисках тени, в мечтах о прохладе.
Было нечто адское в проблесках моря и пляжа, где млели медные
демоны на раскаленной гальке. Солнечная сторона узких улиц ему
была так строго заказана, что приходилось бы разрешать
головоломные маршрутные задачи, кабы в блужданиях его была
цель. Но идти ему было некуда,- так что, послонявшись у лавок,
где между прочим выставлены были довольно забавные запястья
словно из розоватого янтаря и совсем привлекательные кожаные
закладки да бумажники, тисненные золотом, он опускался на стул