"Ион Мынэскуртэ. Завтра, когда мы встретимся" - читать интересную книгу автора

этом, правда, ничего утомительного, но и трагичного тоже не усмотреть. Есть
еще шанс вернуться. "Вернуться", - горько усмехнулся он...
И вдруг осознал, что его вовсе не занимает мысль о смерти. Ему как-то все
равно - останется ли в живых, умрет - но вернуться хотелось. Любой ценой.
Из звездной пустыни выкатилось новое солнце. Он безотчетно погрозил ему
кулаком, погрозил и почувствовал приступ ярости.
"SOS! SOS!" - волны радиосигнала терялись в мертвой пустыне космоса.

НЕДЕЛЯ ТРЕТЬЯ

Он передал Жану капсюль, расправил плечи и улыбнулся широко, как уже
давненько не улыбался.
- Послушай, Жан, - ни с того ни с сего сказал он, - прочел я когда-то
стих...
- Стих?..
- Славное стихотворение, - подтвердил Октавиан.
- Ну и что?
- Нет, правда, славное стихотворение, - не отступился он. Он хотел
рассказать, где и когда прочел эти прекрасные строки. Был жаркий день. Он
ненароком забрел на Армянское кладбище, старое кладбище, на стенах которого
можно было писать элегии. Он брел по тенистым аллеям, пока не увидел
надгробный камень, изображающий дочитанную или же написанную до половины
книгу с загнутым листом. Под ним покоился поэт двадцатого века. Имя как-то
не запомнилось, но остались строки, высеченные на камне и в памяти строки.
Правда, сейчас не время и не место рассказывать Жану, где именно прочел он
эти строки.
- ...это были славные стихи, - сказал он, - и написал их мой земляк, еще
в прошлом веке. Если хочешь, я прочту строфу...
Жан не отозвался, и Октавиан размеренно прочитал:

За грань нелюдимого завтра
Далекий забросит нас миг,
Но, вставши над суетным прахом,
Как песня останется мир.

Еще не договорив стиха, он понял, что свалял дурака. Ему просто хотелось
говорить. В последнее время это становилось острой необходимостью. Слова так
и просились на язык, но как-то не находилось случая, и стихи уже несколько
дней звенели в ушах, рвались наружу. И он их сказал, сказал в самую
неподходящую минуту.
- Чего молчишь? - спросил он.
- Чтобы дать тебе поговорить.
- Сердишься?
- Чего там, - ответил Жан, но было видно, что он просто кипит от злости.
- Но пойми, я думаю, что нам именно так и следует поступить. - Жан не
отвечал, и Октавиан продолжал:
- Они мне очень дороги, - и он похлопал ладонью по большому капсюлю. -
Вот здесь двадцать философских трактатов, столько же математических, сорок
романов, тысяча стихов и почти все песни с планеты № 1208. А здесь, - кивнул
он на другую, - копии гениальных картин с планеты № 913. Здесь, - и перед