"Роберт Музиль. Из дневников" - читать интересную книгу автора

анархически. Ими движут торгашеские интересы. Официальные же ее чувства
далеко отстают от ее мыслей и интересов. Поэт должен брать из этого
торгашеского круга ровно столько, сколько берет литературный язык из арго,
если он хочет остаться живым. Но взятое необходимо также привести в согласие
с математикой.
Андерс хочет быть не поэтом, а эссеистом.
Конфликт индивида с законом - это, вероятно, трагическое в
обывательском, буржуазном смысле; трагическое же в поэтическом смысле - это
противоречие в самом законе; разрешение конфликта бывает различным - в
зависимости от того, идут ли в выведении формулы мирового закона еще на шаг
дальше или нет.

Экспрессионизм. До моей мобилизации повсюду царила взрывчатая,
интеллектуальная образная лирика, лирика интеллектуальной интуиции; от
взрывов разлетались во все стороны философские пассажи, с мясом вырывая и
увлекая за собой клочья чувства.
Когда я демобилизовался, повсюду царил экспрессионизм.
Ослепленный долгим отсутствием, я пытаюсь поначалу сориентироваться в
самом слове. Экспрессионизм - это, очевидно, противоположность
импрессионизму. (А они - экспрессионисты - все следуют впечатлениям секунды
и, стало быть, суть самые настоящие импрессионисты.) Но что подразумевается
под импрессионизмом? Заметки Альтенберга. Их можно было бы назвать
"импрессиями", впечатлениями, но с таким же успехом - и миниатюрными
размышлениями, и чем старше он становится, тем заметней рецептивный элемент
уступает место рефлексии.
Герман Бар? В свое время он писал что-то такое, что сам обозначил как
импрессионизм. Но то были обыкновенные интервью, а ведь литературное
направление не создашь исключительно в пику журнализму. Ранний Шницлер? Это
был моралист; неважно, какой глубины. Ибсен - моралист и критик. Гауптман -
фиксатор немецко-буржуазных комплексов с германской весной на заднем
плане... Томас Манн? Он называл себя учеником К.-Ф. Мейера и Шторма - стало
быть, тоже не импрессионист. В высших сферах поэтического искусства никогда
не было ни одного импрессиониста.
Должен тут же оговориться, что ни малейшее чувство общности не
связывает меня с этими старшими поколениями художников; я даже их противник,
хотя многое в них ценю.
Кое-что общее экспрессионистов объединяет. Некоторых. Это общее
бросается в глаза прежде всего как чисто формальная черта. Дикция, мания.
Штернгейм первый так изломал язык. Это, собственно, рубленый стих - все
акценты сосредоточены на понятиях, а на синтаксис не обращается никакого
внимания. Это не раз бывало, и у многих. Но вот у Деблина это уже
постоянное: "Смотрите, как я краток", - отчего он становится убийственно
растянутым. Для себя лично я давно уже сформулировал принцип кратчайшей
линии. Надо проверить, становится ли у этих писателей короче весь путь в
целом.
Что у них любопытно - это отказ от техники эмоционального внушения,
завораживания читателей, достигаемый тем, что в повествование постоянно
включаются сухие факты. Я бы - там, где мне нужно разработать определенные
нюансы мысли, - не задумываясь, попытался достигнуть этого в романе
изображением самой ситуации размышляющего героя. Я бы кратко, минимально