"Роберт Музиль. Из дневников" - читать интересную книгу автора

изобразить человека, воспитанного в морали христианства, и проверить, придет
ли он к моей морали. Но есть ли у меня мораль? (Чтобы не забыть: эту
христианскую мораль - в ее недогматической, мягкой и притягательной форме -
надо воплотить в образе матери, причем любимой матери.) Иной раз мне
думается, что у меня нет морали. Причина: для меня все превращается в
осколки теоретической системы. Но от философии Я уже отказался - стало быть,
это оправдание отпадает. Что же остается? Случайные идеи, озарения...
Возлюби ближнего, как самого себя, - этот принцип дает ясную
уверенность чувства. Помимо того, это совершенный регулятор поведения.
Наконец-то ты спокойно обретаешь свое место в системе объективных связей,
как этого требуют в равной мере и психиатры, и католические
теологи-моралисты. Государство - если оно хочет быть христианским - в данном
случае, видимо, право, ибо христианское миросозерцание содержит все для него
необходимое. Христианское воспитание - это воспитание для совместной и
деятельной жизни. Но просчеты обнаруживаются, как только возникает
стремление силой принудить других к этому счастью (так Каренин отказывается
дать согласие на развод, чтобы оградить жену от греха беззаконной любовной
связи). И, помимо того, видеть в христианстве единственный залог здоровья
государственного организма - это противоречит самим законам развития.

13 октября 1911 г. "Анна Каренина".
Принцип официального облачения, выраженный с поразительной
последовательностью. Нигде человек не выглядит так-то и так-то - везде
кто-то другой замечает, что тот так выглядит. Настолько строго, что руки
Каренина называются грубыми и костлявыми, когда на них смотрит Анна, и
пухлыми, белыми, когда это делает Лидия Ивановна. Рассуждения - это всегда
мысли отдельных героев. Так возникает непобедимое впечатление, что разные
миры существуют одновременно рядом друг с другом, причем все это без
малейшего нажима: например, ясно видишь, как выглядит Анна, когда другие
воспринимают ее доброжелательно или недоброжелательно.
Эта всеобъемлющая объективность наводит на мысль (в противоположность
тому, что я обычно утверждаю, и в согласии с теми аргументами, которые
выдвигаются против моих суждений об Ибсене), что именно в ней кроется суть
подлинного мастерства и что эта суть независима от моральных категорий.
Почти иллюзионизм - но иллюзионизм потрясающий! - то, как Толстой
избегает налета альбомной умильности в изображении счастливых заурядных
людей (Кити, Левин, Облонский): не умалчивая об их несколько смешных или
предосудительных побочных душевных движениях. Напр., Облонский возвращается
от Каренина, растроганный до слез и счастливый предпринятым добрым делом, но
одновременно он и радуется придуманной им шутке: какая разница между ним,
стремящимся водворить мир в семействе, и государем, и т. д. Вообще для
Толстого его герои - это всегда люди, в которых добрые черты перемешаны со
злыми или комичными.

23 октября [1916 года]. Я уже не раз принимал решение записывать свою
жизнь; сегодня, прочитав второй том автобиографии Горького, я начинаю.
Собственно говоря, именно после этого чтения мне следовало бы от такого
намерения отказаться, потому что по сравнению с этой удивительной жизнью в
моей нет ничего сколько-нибудь примечательного. Но есть и существенный
побудительный мотив - оправдать и объяснить - себе же себя самого <...>.